Плоскость

– Нет! – Салим уже не кричал, а хрипел – Нет! Не надо! Умоляю!

Внезапно он бухнулся на колени и протянул руки к Алексу в безмолвной мольбе. Пожалуй, ему не стоило проделывать такие телодвижения в тесном кокпите на качающейся двадцатифутовой яхте. Об этом Алекс подумал много позже, а в этот момент, испугавшись метнувшегося к нему Салима, он отпрянул, потерял равновесие и схватился левой рукой за леер, выпустив из нее обе связки. Селим за его спиной издал совершенно нечеловеческий вопль, но Алекс еще несколько секунд продолжал тупо смотреть на исчезающие в волнах мешочки и лишь потом перевел взгляд на занзибарца. На того вдруг снизошло какое-то странное спокойствие. Салим молчал и смотрел на своего капитана совершенно отрешенным взглядом, как будто внешний мир снова перестал его интересовать. Алекс посмотрел вокруг. Шедшее по правому борту дау приблизилось, наверное любопытствуя узнать о чем спорят полоумные яхтсмены. Треугольный парус провис, а моряки и многочисленные пассажиры в неимоверно пестрых одеждах опасно навалились на левый борт, прислушиваясь к перепалке.

– Я вам не "мул" – неуверенно сказал Алекс.

– Нет, ты не "мул" – безучастно согласился Салим.

Непонятно было о чем он думает и думает ли вообще. Но вот на его лицо вернулась какое-то выражение, хотя Алекс, хоть убей, не смог бы распознать эту эмоцию. Салим поднялся, сделал шаг навстречу и заговорил.

– Ты не "мул", ты дурак – теперь он шипел – Ты даже хуже чем просто дурак, потому что ты уже мертвый дурак. Ведь не было же никакого риска. Там, на на этих гребаных островах, все кому надо уже получили свое и никто даже не собирался осматривать твою гребаную лодку. А хуже всего то, что я теперь тоже мертвец.

Салим говорил очень странно, делая паузы в самых неожиданных местах. Казалось он забывает слова и потом, с большим трудом, вспоминает их. Зрачки его расширились, стали похожими на кошачьи и глаза занзибарца стали совершенно безумными. Да он же под наркотой, подумал Алекс. Боже, с кем я связался! А Салим уже угрожающе раскачивался, встав одной ногой на фальшборт и держась за ванту мачты. Алекс схватился за противоположную ванту и их глаза встретились. В это время румпель, который давно уже никто не держал, ушел вбок, "Алисия" привелась к ветру и стаксель начал хлопать. Увидев это, Алекс бросился на корму и выправил руль уже не обращая внимания на Салима. Тот медленно, с видимым усилием повернул голову, снова уставился на Алекса и сделал шаг к нему, не отпуская ванту.

– Не подходи! – закричал Алекс.

От неожиданности он выпалил это по-русски, но Салим даже и глазом не повел. Он отпустил ванту и сделал еще один шаг по узкой полоске палубы, потом другой.

– Они убьют тебя. Но вначале они убьют меня. Меня они обмажут медом и привяжут к муравейнику. А тебя они заставят смотреть. Потом с тебя сдерут кожу, но не сразу, а по частям. и, разумеется, они снова заставят тебя смотреть. О, белая человеческая кожа так хорошо ценится в Чаде. Жаль только, что ты не толстый, ведь ее продают на квадратные дюймы.

Салим произнес эти жуткие слова спокойным и равномерным тоном, без каких-либо эмоций, как о деле решенном, которое и обсуждать-то не стоит, а нужно лишь довести до сведения неосведомленного придурка.

– Стой, где стоишь! – проорал Алекс, перейдя на английский.

Сразу стало заметно, что Салим его не слушает. Он не смотрел на Алекса и не похоже было, что он вообще куда-то смотрел, потому что его безумные глаза глядели в разные стороны. Салим сделал еще один шаг и Алекс отступил назад. Теперь отступать было некуда – спина уперлась в кормовой релинг "Алисии". Судорожно оглянувшись, он увидел гарпун и выдернул его из гнезда.

– Не подходи! – снова закричал он, выставив перед собой гарпун, как оружие.

На этот раз он вопил по-английски, но и это не произвело на Салима никакого впечатления. Он сделал шаг, ни за что не держась и чудом удерживая равновесие на качающейся палубе. И только, когда острие гарпуна уперлось ему в грудь, его глаза сфокусировались и в них появилось осмысленное выражение. Оторвав взгляд от острия он посмотрел на Алекса, улыбнулся и что-то тихо сказал на незнакомом языке. А потом он перестал улыбаться и крикнул знакомое:

– Алла-а-акбар!