Плоть и кровь

Лорен молча пожала плечами.

— Ну и как твоя подруга?

— Нормально, если вам действительно интересно.

Девушка закатила глаза. Я промолчал.

— И это тоже очередной прием мозгоправов — просто сидеть и смотреть. Говорить «ну…» и «хм…». Отвечать вопросом на вопрос. Правильно?

— Ну… хм…

— Очень смешно. Судя по тому, сколько вы берете за час, я не буду ходить сюда вечно. А он скорее всего позвонит и удостоверится, была ли я у вас. И хорошо ли себя вела. Поэтому давайте приступим.

— Отцу не терпится поскорее с этим закончить?

— Да. Так что поставьте хорошую отметку, ладно? Скажите ему, я была паинькой — и мне не нужны нотации.

— Я скажу: ты старалась…

— Говорите что угодно.

— Но не буду вдаваться в подробности из-за…

— …конфиденциальности. Конечно, конечно. Валяйте. Moжете сказать им что хотите.

— Не держишь секретов от мамы и папы?

— А зачем?

Лорен поиграла волосами и попыталась изобразить улыбку женщины, уставшей от жизни.

— К тому же у меня нет настоящих секретов. Страшно скучная жизнь. Вам не повезло — постарайтесь не уснуть, пока слушаете.

— Итак, твой отец хочет, чтобы ты со всем этим поскорее справилась.

— Вроде.

— Чего именно он хочет, Лорен?

— Чтобы я хорошо себя вела, не врала… Чтобы я снова была хорошей девочкой. — Она засмеялась, положила ногу на ногу и погладила себя по коленке.

— Не врала — это о наркотиках?

— У них паранойя насчет наркотиков. Да и насчет всего остального. И это несмотря на то, что сами покуривают.

— Они курят травку?

— Травку, табак. Чтобы расслабиться после ужина. Иногда это алкоголь — коктейли. «Мы достаточно взрослые, чтобы держать все под контролем, Лорен». — Она снова захихикала. — Джейн раньше была стюардессой, работала на частных самолетах. У них до сих пор есть коллекция маленьких бутылочек с аперитивами. Мне больше всего нравится зеленый ликер с дынным вкусом — «Мидори». Но травку трогать нельзя, пока не исполнится восемнадцать. Да не очень-то и хотелось!

— Травка — это не для тебя?

— Скучно — слишком медленно действует. Сейчас уже не шестидесятые, чтобы сидеть в кружочке, уставившись в небо, и говорить о Боге. — Еще один приступ смеха, в котором явно не хватало радости. — Травка делает их скучными. Это единственное время, когда Джейн успокаивается и перестает переживать за все подряд. А он просто сидит, уставившись в телик. Жует чипсы или еще что-нибудь. А вообще-то я здесь не для того, чтобы обсуждать их дурные привычки. Перевоспитывать нужно меня.

— В каком смысле «перевоспитывать»?

— Чтобы убирала в комнате, следила за собой, собиралась по утрам, не называя мать стервой, прекратила ругаться. Ходила в школу и была внимательной, повысила успеваемость, перестала нарушать «комендантский час», выбирала достойных друзей, а не якшалась с отбросами.

— Подразумевается, что я заставлю тебя делать все это?

— Лайл сказал, вам никогда не удастся.

— Лайл?

В ее глазах забегали веселые огоньки.

— Еще одно требование: не называть его по имени. Лайла это бесит.

— А ты не собираешься прекращать?

— Кто знает, что я собираюсь, а что не собираюсь делать?

— Как Лайл реагирует, когда ты делаешь то, что его раздражает?

— Не обращает на меня внимания. Уходит и занимается чем-нибудь.

— У него есть хобби?

— У него? Лайла интересуют только работа, еда, травка и телевизор. Он в меня не верит. И в вас тоже. — Лорен заговорщически улыбнулась. — Он говорит: «Мозгоправы — это шайка высокооплачиваемых клоунов, которые сами не в состоянии даже лампочку вкрутить». Лайл думает, что я надую вас так же, как и всех остальных. Он платит только потому, что Джейн достала его своим нытьем.

— Мама больше верит в мозгоправов?

— Мама очень сильно обеспокоена. Она обожает страдать. Они, кстати, лакомый кусочек для вас: поженились только потому, что были вынуждены. Я однажды искала бюстгальтер в ящике Джейн и наткнулась на свидетельство о браке. За два месяца до моего рождения. Я была зачата в грехе. Что вы об этом думаете?

— Это имеет для тебя значение?

— Просто забавно.

— То есть?

— Ну, они такие благопристойные и тому подобное.

Она взяла свою сумочку, открыла замок, заглянула внутрь, опять защелкнула.

— Значит, маме нравится страдать?

— Да, она ненавидит свою жизнь. Раньше работала на чартерах, летала по всему миру вместе с супербогатыми людьми. Теперь жалеет, что спустилась на землю.

Лорен пододвинулась на краешек стула.

— Сколько мне еще тут торчать?

Я не стал разглагольствовать о свободе выбора и просто сказал, что осталось полчаса.

Лорен снова открыла сумочку, взяла зеркальце, посмотрелась, вытащила тушь, покрутила и убрала ее.

— Целых полчаса? Вряд ли у меня наберется столько проблем. Вы действительно хотите выслушать их все?

— Конечно.

И она начала монотонный рассказ о тупых подругах, лезущих не в свое дело; тупых парнях, наивно полагающих, что все еще пользуются ее благосклонностью; тупых учителях, которые знают не больше учеников; тупых вечеринках; тупом мире.

Лорен говорила не останавливаясь, ровным тоном, словно пересказывала разученный монолог, глядя куда угодно, только не на меня.

Я подвел итог:

— Итак, тебя все достало.

— Вы правильно поняли. Сколько еще?