Плоть, прах и ветер

После завтрака мы отправились в женский блок, чтобы повидать Аллину. Дежурная на входе сказала нам, что она куда-то вышла. Искать ее на огромной территории Интерната было практически безнадежным делом, но мы все же целый день слонялись из конца в конец, высматривая ее в спортзале, столовой, кафетерии, магазине, библиотеке и многочисленных аудиториях. Пройдя полный круг, мы возвращались к дежурной, чтобы узнать, не появлялась ли Аллина, и начинали свой поиск по новой. Под вечер мы промокли до последней нитки, в ботинках хлюпала вода, сырость холодила тело, а в нас самих леденящим сердце страхом крепло предчувствие, что мы никогда больше не увидим Лину. Все это время мы сосредоточенно молчали, обмениваясь лишь короткими репликами о том, в какую сторону идти. Когда стемнело, нам стало ясно, что ходить и дальше под дождем бессмысленно, но ни я, ни Игор не хотели сказать об этом первым. После очередной встречи с дежурной Игор направился в сторону проходной. Я нехотя поплелся за ним. Нам оставалось только узнать на пропускном пункте, не выходила ли Аллина за территорию Интерната. Пропуск на выход без воспитателей или родителей выдавался лично Директором только в особых случаях, и нам с Игором было слишком хорошо понятно, что "особый случай" в положении Лины означал ее безвозвратный уход из Интерната, из нашей жизни и из мира.

В ответ на наш вопрос дежурный по проходной, мордатый дядька с пышными усами, смерял нас насмешливым взглядом. Он не обязан был давать справки, но и делать этого никто ему не запрещал.

- Зачем вам? - спросил он, с легким раздражением наблюдая, как с наших ботинок стекает на пол вода.

- Нам очень надо, - сказал Игор убежденно.

Дежурный протянул нам швабру:

- Подотрите за собой, тогда посмотрим.

Мы стерли с пола свои следы.

- С разрешения Директора добровольно выбыла, - обыденно сообщил нам дежурный, заглянув в монитор.

- "Выбыла"? - невольно повторил я глухое слово, полоснувшее тупым ножом по сердцу.

- Дождалась попутной машины и уехала в Распределитель, пояснил он, глядя на нас, как на малолетних идиотов.

Все было кончено. Лина уехала в контору, занимавшуюся распределением на фабрики смерти. Жизнь опустела. Во мне не было ни жалости, ни сострадания - только безнадежная пустота.

- Пошли, - потянул я за рукав застывшего на месте Игора.

Мы молча вернулись в свою комнату, сбросили с себя мокрую одежду и легли под одеяла, чтобы согреться. Вокруг была все таже пустота, холод и тягостное молчание. Тишина нарушалась лишь простудным хлюпанием дыханий... Игор как-то особенно сильно всхлипывал, и я с удивлением увидел, что он плачет. Это было неожиданно, ведь я никогда не замечал за ним сильных эмоций. Всем своим видом, спокойным и уравновешенным, зачастую доходящим до холодности, он говорил окружающим о том, что сентименты ему чужды.

Меня внезапно захлестнула жалость к Игору, к Лине, к себе самому и ко всей нашей жизни, такой хрупкой и беззащитной. Жизнь - это в конечном итоге единственное, что есть у человека, поэтому с ней так тяжело расстаться, и в то же время в мире есть неумолимые силы, которым не составляет никакого труда взять ее, для них это так же обыденно, как забрать пальто в гардеробной, а в обмен на жизнь, самое ценное, что может быть в природе, на теле выжигают электродами казенный символ обреченности - номер очереди в небытие.

Я жалел Игора - я шептал ему слова утешения, я гладил жесткие волосы на его затылке, я согревал его своим телом... Его живая плоть отвечала мне благодарным теплом и мягко касалась моей плоти, я прижался грудью к его спине, и биение наших сердец вошло в резонанс, с каждым ударом они стучали все сильнее, и кровь пульсировала в унисон, отдаваясь в голове ударами взбесившегося метронома. Наши тела без всякого усилия соединились, как намагниченные, и утонули в нирване...

Утром я проснулся от шума в комнате. Открыв глаза, я понял, что еще совсем рано: за окном робко начинался рассвет, солнечного света не хватало, и горела настольная лампа. Возле письменного стола Игор собирал свои вещи в рюкзак. Я закрыл глаза и стал соображать, как на это реагировать. Мысли в голову не шли, было ясно лишь одно: мне совсем не хотелось объясняться с ним. К тому же, я был уверен, что он в любом случае уйдет, если собрался это сделать. Лучше всего будет, если он уйдет без словесных объяснений, но оставит записку, поживет у родителей, переживания стихнут, а потом мы снова увидимся на посвящении в вечную жизнь, это будет наш последний день в Интернате, и мы расстанемся друзьями... Да, так будет лучше всего! Я притворился спящим и стал ждать, пока он уйдет.

Минут через пять хлопнула дверь. Я остался один. Я встал и подошел к столу Игора, поворошил разбросанные книги, заглянул в его тумбочку - записки нигде не было. Я почувствовал обиду и отчаяние. Я так стремился к вечности и теперь на ее пороге остался совсем один. Я так хотел любви и дружбы и все разрушил своими же руками. Как это случилось?