Плотин. Единое: творящая сила Созерцания

Обычными знаками отличия были серебряные или золотые браслеты, цепочки, фалеры — кружки вроде медалей с изображениями богов или полководцев, почетное оружие. Фалеры, как и современные медали, носили на груди. Высшими знаками отличия у римлян были венки. Дубовый венок давался солдату, спасшему в бою товарища; венец с изображением зубчатой стены давался тому, кто первым взбирался на стену неприятельской крепости или на вал вражеского лагеря. На победоносного полководца решением сената возлагался лавровый венок триумфатора.

В последний период Республики и при императорах, уходившим в отставку солдатам начали выдавать денежное пособие и значительные участки земли. Образовывались целые поселения отставных солдат-ветеранов, отслуживших свой срок. Многие из них ни разу в жизни и не видели города Рима. По своей социальной структуре эти селения и города все больше, особенно в III веке, когда жил Плотин, походили на корпоративную структуру римской армии…

…Я опять ощущаю, осознаю то физическое пространство, в котором находится мое почти недвижимое тело. Но чувствую я странно — само это жесткое, неупругое пространство, а не отдельные предметы в нем. И еще я вижу, но не глазами своими — они уже ничего не видят, да и сил размежить веки у меня нет, — а чем-то другим… «И я вижу, как одиноко, случайно, несчастно это физическое пространство…

Умирание — это постепенно усиливающиеся, ритмические колебания души. Это и колебания всей моей жизни. Душа начинает как бы втягивать в себя всю предшествующую жизнь: втягивать и отпускать… Нет, моя душа — это и есть моя жизнь… даже не вся жизнь… а то, что было от души, а не от необходимости. Она, душа, или нет… это я… что-то собирает, очень важное… для прорыва, для какого-то грандиозного взрыва… Но этот прорыв уже не будет смертью…

Эта ритмика, эти колебания — между временем и не-временем… Не-время — это еще не вечность. Почему-то сейчас я понимаю это… Все в моей жизни концентрируется во что-то неведомое и бесконечно важное… И я не знаю, сейчас ли я слышу беззвучный голос Гермеса или я вспоминаю это в тот день, когда я был на берегу Тигра…»

— Ни одна из наших мыслей не в состоянии Его понять и никакой язык не в состоянии определить Его. То, что бестелесно, невидимо и не имеет формы, не может быть воспринято нашими чувствами; то, что вечно, не может быть измерено короткой мерой времени. И поэтому Он невыразим. Но помни, что Он может сообщить совершенствующимся способность возвышаться поверх естественных вещей, чтобы приобщиться к сиянию Его духовного совершенства, но эти избранные не находят слов, которые могли бы перевести на обыденный язык Бесплотное Видение, повергнувшее их в трепет. Они могут объяснить человечеству какие-то причины Творчества, которые проходят перед их глазами как образы Высшей жизни, но Абсолют остается нераскрытым, и постигнуть Его можно лишь по ту сторону смерти.

И тогда, не сейчас, а тогда, когда я был моложе, я понял вдруг ясно, как глоток чистейшей ключевой воды для путника, жаждущего в равнодушной пустыне:

— Всеобщая Мировая Первопричина, Бесконечный и Недосягаемый Абсолют, «Кого никто не видел нигде же», Единая Реальность, Зерван-Акерен, Тот, Кто есть, Кто был, Кто будет — это НЕ ЭТО, НЕ ТО, не могущий иметь Имени.

Но я не согласился. И тогда в одном из потайных горных подземных храмов, неотрывно глядя на священный огонь, сказал мне прозрачный маг, невидимый в зеркалах:

— Его Слава слишком возвышенна, Его Свет слишком блистателен, чтобы человеческий разум мог Его понять, чтобы смертное око могло Его узреть.

И тогда ответил я ему тем, что он знал и не знал:

Оба духа, которые уже изначально в сновидении,
                                                           были подобны близнецам
И поныне пребывают во всех мыслях, словах и делах, —
                                                                       суть Добро и Зло.
Когда же встретились оба духа, они положили начало
Жизни и тленности…

Он внимательно выслушал меня и кивнул, оставаясь недвижим. Я увидел, что он понял меня. Через минуту он подвинул к себе небольшой кожаный мешочек, развязал его и, засунув руку, вытащил пучок сухой травы. Он осторожно продвинул его к святилищу и, избегая резких движений, предал траву огню. Раздался треск — и пламя ярко вспыхнуло разными цветами. Под тесными сводами поплыл пьянящий, сладковатый запах. Затем он тихо, но отчетливо сказал мне:

— Ты верно сказал, что два — это Один и Не-один. Ты верно сказал, что путь вниз и путь вверх — это один путь. И что смерть может быть скачком вниз и вверх. Но между Верховным, Неизреченным Божеством и Его Первой Раздвоенностью находится тайна, и на эту тайну и указывает то, что Он — Безымянный, что Он — НЕ ЭТО, НЕ ТО…

…Груша, не мигая, пристально и с проникновенным интересом смотрел на меня. Когда он почувствовал, что я обернулся, то подмигнул и, развязно вытянув свой длинный язык, лизнул себя в нос. Затем он заговорил нагло и красуясь: