Читаем Плотин. Единое: творящая сила Созерцания полностью

…Я смутно вспоминаю… или нет, это не воспоминание… я вижу… уже яснее… рыжеволосого императора Галлиена, с улыбкой и напряжением следившего за атакой Адволанта… я заглядываю ему в глаза… словно какая-то тень мелькает у него на лице… рядом, чуть сзади сижу я, Плотин, в глубокой задумчивости… Я смотрю себе в глаза… и я вижу, что он, то есть я, Плотин, вижу самого себя потом и здесь… Я не вздрогнул тогда, нет, но вспыхнуло на миг ощущение необыкновенного холода и странной невесомости, словно все померкло, лишившись света…

— Что с тобой, мой друг? — На меня посмотрел, едва обернувшись, император. Но и он сам выглядел встревоженно, — потерянный и одинокий в этой полуденной массе потных римлян.

Я молча покачал головой и вновь повернулся к арене. Я пришел сюда по настоянию Галлиена — я, который всегда выступал против гладиаторских представлений.

«…Нет ничего гибельнее для добрых нравов, чем зрелища, ведь через наслаждение еще легче прокрадываются к нам пороки», — говорил Сенека, и был он прав. В одной из своих книг Малх напоминает и другие его искренние и отчаянные слова, которыми хоронил он римскую доблесть: «Утром люди отданы на растерзание львам и медведям, в полдень — зрителям. Это они велят убившим идти под удар тех, кто убьет их, а победителя щадят лишь для новой бойни. Для сражающихся нет иного выхода, кроме смерти. В дело пускают огонь и железо… „Но он занимался разбоем, убил человека“. „Кто убил, сам заслужил того же. Но ты, несчастный, за какую вину должен смотреть на это?“»

В это время на арене, казалось, назревала кульминация: Адволант решился нанести эффектный, но опасный для противника удар копьем. Запущенное мускулистой рукой оружие длиной в три локтя просвистело в воздухе. Сергиол успел резко сдвинуться вправо — и копье только задело его левое плечо, вспоров мышцу. Теперь на песок капал не только пот, но и кровь. Адволант выхватил меч и прыгнул на противника. Зрители замерли: начиналась последняя стадия боя, когда в глазах у бойцов появляется мертвящая ожесточенность, когда они перестают слышать зрителей, когда из-за нехватки воздуха легкие наполняются злобой, — расчеты забываются.

Сергиол, выставив правое колено вперед, накинул на прыгающего Адволанта сеть. Все это произошло в доли секунды. Сергиол левой, кровоточащей рукой направил свой блестящий на солнце трезубец на своего товарища и врага, катающегося на песке. Адволант застонал: у него была перебита нога ниже колена. Казалось, все: и сторонники Сергиола зааплодировали своему любимцу, и, поскольку времена менялись, многие считали, что Адволант попросит пощады, и это ему благодаря его славе и доблести будет, безусловно, даровано. Но произошло то, что ожидали очень немногие: когда Сергиол, выхватив кинжал, быстро двинулся к хрипящему в крови Адволанту, тот нанес в последний момент резкий колющий удар своему неосторожному сопернику. Острие клинка пронзило Сергиола и выскочило сзади, со спины. Он рухнул на Адволанта — капельки быстро чернеющей крови поднялись в воздух вместе с песчинками.

Словно вулкан взорвался, гул, свист, крики — все смешалось в какой-то странный полурев, полустон. Многие вскочили со своих мест. Взоры всех были устремлены на неподвижные тела, лежащие крест-накрест.

Галлиен быстро повернул голову ко мне и, странно, рассеянно улыбаясь, начал медленного говорить:

— Продолжим наш вчерашний разговор, Плотин. Да, я еще более уверен сегодня, чем вчера, что наша жизнь — это в высшем смысле постоянное и сокровенное жертвоприношение. Жертвоприношение в нескольких смыслах: жертвоприношение самому себе, жертвоприношение своему народу, жертвоприношение тому месту, где ты родился и живешь, жертвоприношение своим богам. Жертвоприношение самому себе, поскольку ты есть ум и душа прежде всего, душа, которая возвращается к себе, жертвуя своими воплощениями в цепи жизней. Душа человека не имеет прообраза в Нусе, поскольку она сама интеллигибельна. Следовательно, такая душа в себе содержит все прошлые и будущие воплощения в различных временах и пространствах. В этом смысле я утверждаю, что душа как потенциальность не только реализуется в своих воплощениях. И это даже не совсем точно: душа как потенциальность достигает своей сущности как потенциальности, жертвуя искренне своими конкретными воплощениями.

Лицо Галлиена напряглось, его черные глаза засверкали, речь полилась гладко и энергично. Он ждал моего ответа, но я знал, что он всматривается в самого себя.

— Император, твои слова вдохновенны. Но вот что я скажу тебе, как бы странно это тебе ни показалось: ты знаешь, что я всячески избегаю гладиаторских представлений. Одна из причин заключается в том, что я могу догадаться, чем закончится тот или иной бой. Почему же так?

Он долго смотрел на меня, и потом он понял…

— Взгляни на этих либитинариев.

Его палец указывал на четырех рабов, одетых в специальные черные одежды. В этот миг они выносили с арены тело Сергиола.

— Говорят, именно в этой одежде Харон перевозит души людей на ту сторону.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза