Плотина

Погода немного испортилась. Пока молодожены наслаждались своим краткосрочным отпуском, в то же самое время начиналась и весна. Дни стояли ясные. Под ярким солнцем на сопках чудодейственно быстро проступила веселая, радостная, цыплячья зелень берез, стали оживать обновленные соцветия пихтовой листвы и как-то по-новому смотрелась даже старая, не на один сезон густая зелень сосновых крон. Нечто свежее, чуть сиреневое появилось и на серой морщинистой шкуре правобережной скалы-стены с ее неровной, будто вылинявшей по весне шерсткой лесов. И все это проступало, проявлялось как раз в те три дня, что были подарены молодоженам начальством и весной. А на четвертый задул «китаец», небо затянулось серой сырой ватой, из которой ветер то и дело выбивал дождинки.

Юра, правда, и в это утро шел, как обычно, без шапки, не признавая ненастья. Главным для него было теперь заслонить, защитить от дождя и ветра Наташу — и он заслонял ее, заглядывал в лицо, спрашивал:

— Тебе не холодно?.. Может, прибавим шагу?.. Завтра ты оденешься теплее.

А Наташа свое:

— Больше ты не будешь ходить без шапки — это вредно. Одна мамина знакомая стала глохнуть, так врач первым делом спросил ее: «Вы ходили в молодости без головного убора?» Оказывается, ходила.

— Правильно, женщинам нельзя так ходить…

Юра с каким-то новым для него степенством улыбался и все посматривал на Наташу, готовый и заслонить, и укрыть, и понести ее на руках. Оказывается, в этом тоже немалое счастье — заботиться, оберегать, заслонять. Никто тебе этого не подсказывает, но ты только и ждешь случая, чтобы сделать что-то приятное. И все открывать, открывать в своей подруге новое, не замеченное прежде: то полудетскую, девчоночью гримаску, то новообретаемую осанку взрослой семейной женщины. Особенно радовали его естественность Наташи, ее неумение (или нежелание) хитрить, что-либо утаивать, ее беззащитность и одновременно самостоятельность. Все в ней было ему дорого и любо, и все словно бы становилось теперь их общим, семейным достоянием — ее установления, повадки, привычки, манеры. Временами она казалась ему несовременной, недостаточно приспособленной к нынешней жизни, а потом он вдруг замечал, что ее открытость и незащищенность приобретают порой такую силу, перед которой вся агрессивность и фанаберия сверхсовременных девиц выглядят как жалкие потуги неизвестно на что. Все-таки сила женщины — в женственности, и именно это будет в ней всегда современно.

Юра и радовался, и немного боялся чего-то. Эта боязнь могла возникнуть неожиданно, что называется, посреди радости и как бы из самой радости, и в момент возникновения казалась непонятной и странной. Ведь все хорошо было, все счастливо складывалось, ничто не угрожало его счастью и благополучию, ничего опасного не виделось и впереди. О чем же тогда тревожиться? Но тревога, наверно, тогда и навещает нас, когда есть за что тревожиться.

И опять он придвигался поближе к Наташе.

— Тебе хорошо сейчас? — шептал он ей в автобусе, когда заботливая толпа оттеснила их в угол задней площадки.

— Угу! — отвечала Наташа. — А тебе?

— Мне тоже — угу!

— А ты не забудешь мне позвонить, когда обедать соберешься?

— Давай я зайду за тобой в штаб!

— Ну, если захочешь…

За стеклом автобуса, совсем рядом с ним, в непогожей утренней туманности проплывали мокрые от дождя, будто осклизлые, рваные динамитом скалы, потом открывалась полянка с веселой молодой травкой, уходил в нежилую глубину гор узкий ложок. Промелькнула старая, полинявшая от времени надпись на камне: «Покорись, матушка!»

Это уже история.

Между тем Юра хорошо помнил, как писали эти слова накануне перекрытия и как проходила потом здесь колонна «белазов», «мазов», «кразов» — на штурм Реки. Вообще каждый вырез в скале, каждый распадок и ручеек на этом недлинном пути от поселка до котлована, даже всякая чувствительная выбоинка на дороге были Юре давно знакомы и памятны. Что-то здесь уже примелькалось, но сегодня все, решительно все старалось выглядеть, несмотря на плохую погоду, свежо и по-новому. И не только потому, что весна начиналась, даже совсем не поэтому. А потому прежде всего, что каждая здешняя береза и сосенка становились свидетельницами события: Юра Густов, признанный строитель, впервые ехал на работу вместе с женой!

Юра и раньше знал, что здешние места станут ему навсегда памятными, будут вспоминаться потом, как вспоминают сегодня его родители стройки своей молодости. Он всегда будет помнить и гордиться, что строил эту особенную ГЭС. А теперь ко всему прочему прибавлялось еще и такое: «Здесь я встретил Наташу… Здесь мы ездили вместе на работу…» Со временем может прибавиться и еще кое-что: «Там родился у нас сын».

В родительском доме он не раз слышал такие слова, не безразличные и ему самому. Ему приятно было сознавать, что родился он не просто в городе Иркутске, а на Иркутской ГЭС. Сергей и Надя родились на Красноярской. Его сын родится в Сиреневом логу… Вот какая получается география династии!