Плотина

Но Николай Васильевич уже встал из-за стола и направился к выходу. Из первой, проходной комнатки выскочили перед ним немного расшалившиеся Люба и Гера Сапожников и побежали к проезду, делившему плотину надвое, как ущелье делит горную гряду. Эти-то явно в потерну нацелились, где в такой час набивается много народу и под бетонными сводами, в тесноте и духоте, в полумраке и сырости, начнется чуть ли не праздник. Смех, треп, шутки, розыгрыши. Какой-нибудь новоявленный Вася Теркин начнет выдавать невероятные современные байки — хочешь верь ему, хочешь нет. В какой-нибудь узенькой боковой галерейке парень прижмет подвернувшуюся под руку девчонку, а та забарабанит по его гулкой груди кулачками. И снова смех, треп, веселье. На такой ярмарке и время пройдет незаметно, и взрывов можешь не услышать, а стало быть, и сам взрываться от них не будешь…

Навстречу Любе и Сапожникову из проезда выступили двое рослых парней в красных касках, с красными флажками и такими же повязками на рукавах. Они помахивали своими флажками, как бы подметая котлован, и весело покрикивали на запоздавших. Сами они направлялись за перемычку не только затем, чтобы переждать взрывы, но и чтобы никого не выпустить оттуда раньше времени. Это были полномочные представители Богини огня и полные на данный час хозяева в котловане.

— Побыстрей, побыстрей, товарищи! — торопили они последних одиночек. — А то прилетит вот такой подарочек — ба-аль-шую шишку поставит! — Один из парней для наглядности толкнул ногой остроугольный камень, сброшенный сюда каким-то прошлым взрывом.

С перемычки Николай Васильевич оглянулся. Котлован вымер, стройка замерла. Остановились, каждая в своем повороте, стрелы гигантских «тысячников», неприбранно, будто ненужные, валялись на земле оранжевые и серые, заляпанные бетоном бадьи, уехали, почуяв опасность, «белазы».

Обезлюдевшая стройка выглядела заброшенной, законсервированной до каких-то лучших времен. Ничто в ее облике и конфигурации вроде бы не изменилось, не уменьшилось число кранов, не стала менее внушительной возведенная часть плотины, но вот остановилось движение, ушли люди — и вся стройка превратилась в мертвый город..

С перемычки же, как только двинулись дальше к воде, Николай Васильевич сразу разглядел среди других лодок свою голубую «Ангару», названную так в память об Иркутской стройке. На нее он и взял курс.

Даже и без детального осмотра было ясно, что лодка протекает: под кормовым сиденьем блестела вода.

— Взялись бы с Сергеем да и просмолили, раз заметили, — ворчливо проговорил Николай Васильевич, у которого вдруг, разом испортилось настроение. — Как пользоваться, так все умеют.

В отношении Сергея он был неправ — тот лодкой почти не пользовался. Ну а Юра…

— Сделаем, чего там! — тут же пообещал он отцу.

— Не надо было и ждать.

— Боялись, вдруг обидишься.

— Хорошая молодежь пошла! — не то осудил, не то восхитился Николай Васильевич.

— От старшего поколения набираемся опыта, — слегка подзадорил Юра отца.

— Старшее поколение любило все делать сразу, не откладывая, — не остался в долгу и отец. — Потому и успели кое-что..

— Но всех-то дел не переделали, нам тоже кое-что оставили..

— А вы что же, хотели бы на всем готовеньком? На чужом горбу — в рай?

— Да нет, я это так… — отступился Юра. И вдруг отважился: — Слушай, шеф, а тебе не хотелось бы вообще-то пожить посвободней, попривольней?

— В каком смысле? — глянул Николай Васильевич через плечо. Он пробирался в это время на корму лодки, чтобы исследовать, где там пробивается вода.

— Во всех смыслах, — отвечал Юра, придерживая лодку. — И дома, и на работе. Заслужил ведь.

— Дома мы, дружки дорогие, и так все на мать переложили, — проговорил Николай Васильевич. — А тут… Куда ты от всего этого денешься?

— На меня побольше наваливай.

— Семеро наваливай — один тащи? — усмехнулся Николай Васильевич.

— И Гера Сапожников у тебя не перегружен. Он не обидится, если будешь побольше поручать и побольше доверять ему.

— Да разве я кому-нибудь не доверяю? Ты что это?

— Ну, я не в том смысле..

В сущности, Юра предпринял первую попытку выяснить, что думает отец о своем завтрашнем дне. Специально он к этому не готовился, хотя и вспоминал иногда разговор с Мих-Михом, хитрить и разводить дипломатию с родным отцом не собирался, но тут получилось все естественно, и не стоило уклоняться.

— Если ты намекаешь на мой предпенсионный возраст, — догадался Николай Васильевич, — то в этом вопросе я солидарен с остряками из вашего поколения.

— Не понял, шеф.

— Ну они говорят так: пенсии надо назначать молодым, а старикам все равно нечем больше заняться, кроме как работой. Так вот и я.

— А мемуары писать? — подурачился Юра.

— Мои мемуары — в бетоне, — серьезно отвечал Николай Васильевич. — Редкая теперешняя книжка столько проживет, как плотина.

— Это действительно! — удивился и даже обрадовался Юра. — Мне как-то и в голову не приходило.