Плотина

— Может, наоборот, шеф? — предложил Юра. — Мы ведь только что говорили.

— О том и говорили…

Нет, такого «шефа» не вдруг отодвинешь от его дел, забот и расстройств. «Трудновато вам с ним придется, Михал Михалыч».

Юра оставил в прорабской каску, помахал рукой Гере и Любе, которые не торопились домой, и вышел. Увидел отца. С неспешной возрастной своей степенностью направлялся «шеф» к этажерке.

В тенистом ущелье проезда, где и в жаркий день бывает прохладно и сыро, Юре стали попадаться навстречу ребята из вечерней смены, задержанные взрывом на подступах к котловану. А впереди, по всей дороге, вразброд и вразвалочку уходили те, кто отработал свое в дневную смену, на солнцепеке.

Еще из проезда Юра увидел знакомый штабной домик, и не узнал его. Все стекла в нем были выбиты, и дом смотрел на мир пустыми темными глазницами, казался брошенным, нежилым. Над крышей понуро висел потемневший и потрепанный, как после боя, флаг. Невольно думалось о каком-то бедствии и бегстве — и о том, не пострадал ли кто из его знакомых штабных?

Эти взрывы и в самом деле как бедствие, от них и в самом деле бегут и прячутся, бросая работу и механизмы. До сих пор в котловане пахнет тревогой и гарью. Под левым берегом, рядом с фундаментами первых гидроагрегатов, насыпало взрывом изрядную горку породы, и туда все еще стекала струя земли и мелких камушков. На крайних блоках плотины тоже наверняка насыпало камней и вообще натворило недобрых дел. Что-то могло залететь и на довольно далекий второй участок — не зря «шеф» пошел проверять…

Юра вдруг остановился и подивился спокойствию, с которым он тут обо всем рассуждает. Подивился своему душевному благополучию. Секунду-другую постоял, словно бы что-то вспоминая, и повернул обратно. Как будто что-то забыл.

Отца он нашел в третьей, обычно не выделявшейся среди других, «тихой» бригаде. В блоке шли спешные работы по спасению бетона от преждевременного схватывания. Ребята расстилали на критическом участке бетона брезент и смачивали его водой; бригадир Степан Дуняшкин, неприметный, небольшого роста мужичок, то и дело поглядывал через выгородку вниз и кричал стропалю, чтобы тот скорее подавал новый бетон, чтобы закрыть им старый, а стропаль кричал, на кого-то сердясь, что «белазы» к нему не подходят… Юра сообразил, что тут как раз для него наклевывается работенка. Быстро скатился по этажерке вниз, остановил у проезда первый же «белаз» и привел его к стропалю третьей бригады. Пришлось, конечно, поуговаривать шофера и кое-что приврать, но блок стоил того…

Было уже семь часов вечера, когда Густовы, отец и сын, возвращались домой. По дороге Николай Васильевич спросил:

— Ты зачем вернулся-то?

— Устыдился, — честно признался Юра.

— Я же тебя отпустил.

— А мне и самому можно было сообразить.

— Это, конечно, никогда не вредно.

Они помолчали, пожалуй, оба довольные, что обменялись этими словами.

— В общем-то молодец, что вернулся, — добавил потом, для завершения разговора, Николай Васильевич. — И помог, и показал себя хозяином.

Последние слова были, наверное, не обязательны, но Николай Васильевич во всем любил полную ясность и завершенность.

8

В поселке, когда поравнялись с популярным кафе «Баргузин», Юра потрогал усы и предложил:

— Зайдем, промоем горло.

Но Николай Васильевич отказался:

— Ты мне домой принеси пивка. Если будет.

И очень хорошо, что он не зашел! Потому что едва Юра обвел взглядом дальние от дверей столики — есть ли свободное место? — как увидел Надю, уже чуть-чуть под хмельком и в довольно веселой компании. Правда, стол был у них без мужчин, но зато какие-то ухари перегибались и тянулись к ним из-за соседнего стола. И был среди этих ухарей хорошо запомнившийся Юре «индеец», с которым он так ловко сыграл недавно в карты. А Надя пировала со своей товаркой из отдела рабочего проектирования Лилей и с какой-то еще молодой женщиной, вроде нездешней.

Заметив брата, Надя помахала ему рукой и позвала:

— Юра, иди к нам, если хочешь!

— Еще бы не захотеть в такое прекрасное общество! — сказал он, усаживаясь в свободное, четвертое кресло.

— Ого! — обратила к нему накрашенное лицо незнакомка. — Есть еще мужчины, которые говорят дамам комплименты.

Юра не отозвался: ему не понравилась эта третья, слишком уж накрашенная.

Для него нашли стакан, налили из большой, в три четверти литра, бутылки красного узбекского портвейна.

— Спасибо, девочки, но это для меня слишком крепко, — отказался Юра. И поймал за руку проходившую мимо знакомую официантку. — Валечка, мне пива, две.

— Нету, Юра! — пожаловалась Валя.

— Тогда бутылку сухого… и все-таки бутылку пива с собой. Надо! Для шефа.

— Ну, попрошу там…

— А нам? — капризно спросила третья.

— А вам вот этого хватит. — Юра переставил к ней стакан портвейна, налитый для него.

— Девочки, а что он здесь раскомандовался? — возмутилась третья. — Мы собрались, чтобы эмансипироваться.

— Это Надюшин брат, — сказала Лиля. — Он это так.

— Почему он не представился дамам?

Она была не столько пьяна, сколько хотела казаться выпившей и раскованной. Обычно так ведут себя подростки.

— Честь имею. — Юра встал. — Густов-младший.