Пловец

Во дворе громоздилось разное хозяйственное старье: и плуг, и борона, и косилка, и колесный трактор, и аэросани, с деревянным пропеллером, с кабиной, закрытой мутным плексигласом; стояли две ржавые железные кровати с панцирной сеткой. Я слыхал, что зимой в этих краях по замерзшей реке передвигаются на «Буранах» или мотосанях.

Над входом был прикреплен ртутный уличный фонарь, едва брезжущий. Лошади терлись у столба с перекладиной, к которой проволокой был прикручен обрезок рельса.

Я все равно хотел пить, и комары меня совсем уже заели.

Я присел на большой плоский камень, похожий на стесанный жернов.

Из дома вышли женщины, та, что была в очках, поспешила ко мне с солдатской рубашкой в руках:

— Наденьте, сейчас я брюки принесу.

Приняли меня любезно: одели, напоили из трехлитровой банки теплой кипяченой водой, откуда я прежде вынул, как бедренную кость, кипятильник; стали расспрашивать.

Руки у меня дрожали. Я боялся, что не удержу банку. Капли с кипятильника текли по ноге.

Вытянув литра два и продохнув, я отвечал коротко, девушки ахали и смеялись: как я так — в одних шортах и босиком — решился заблудиться?

Мне принесли солдатские брюки, я завязал штрипки.

Жены пастухов были прекрасны, как во сне. Точеные фигуры, красивые лица, исполненные достоинства жесты, точная речь. Еще одну девушку, чуть погодя вышедшую из дома, я не сумел разглядеть. Она постояла в тени и снова скрылась в доме. Я только успел заметить ее долгую, ломкую фигуру: как она, выпрямив ногу, отделяется поясницей от косяка, как, запаздывая, подается спина… Мгновенный озноб узнавания тогда коснулся моего лица…

Парня, что повыше, звали Русланом. Другого — Лешей.

Меня пригласили в дом, посадили за стол. Руслан был строгий и осанистый. Леша — худой и улыбчивый. Женщина в очках звалась Айсель, ее сестра — Гуля. Айсель была серьезна, ухаживала за всеми. Гуля улыбалась, и ахала, и держала на коленях крепкого младенца. Мальчика звали Темирлан.

Ужин состоял из вареной картошки, рыбы, крепко жаренной вместе с чешуей, очень соленой, и чая с печеньем.

Во время чая, когда, смутившись, я не знал, о чем начать говорить, в кухню вошла та девушка. Скромно, глубоко вздохнув, она уселась у входа на краешек стула. Вытянула шею и старалась не смотреть на нас. Она упиралась ладонями в колени, будто готова была тут же встать и выйти, если мешает.

Темирлан, похожий на китайского императора в младенчестве, играл отцовской плеткой, смеялся. Мать пересаживала его с одного колена на другое, он кусал ей запястье, она отнимала, играючи.

Руслан вдруг, ухмыльнувшись, спросил:

— На прошлой неделе волк овцу задрал, пришлось зарезать. Если б мы тебя не нашли, где б ты ночевал?

Подумав, я ответил:

— Я бы вышел к реке, ночевать у воды спокойней. Луна в омуте — соседка.

Казах засмеялся, зажмурив глаза, показал лошадиные зубы:

— Вот волки на водопой как раз ночью и выходят.

Айсель строго посмотрела на мужа, и Руслан посерьезнел:

— Пойдем, рыбу достать поможешь, — сказал он и отложил вилку.

Мы вышли на крыльцо. Леша выволок из сеней корыто, полное спутанных сетей. Втроем мы присели над ним на корточки. Потихоньку выбирая холодную сеть, втягивая ноздрями речную свежесть, мы расправляли кошель, выкладывали на перила крыльца, выпутывали рыб, под руками открывавшихся в путанке серебряными слитками.

— А почему вы волкодавом не обзаведетесь? Хорошая собака всегда в помощь, — сказал я.

— А ты попробуй ее прокорми, — ответил Руслан. — Овчарка за три дня целого барана съедает. А волки за все лето только два раза баловались.

Ткнув окурки в ящик с песком под пожарным стендом, мы зашли в дом.

Во все время мне страшно было взглянуть на эту девушку; что-то повернулось горячо во мне, когда она вошла. Я не знал ее имени и боялся спросить.

Она была красива, и вместе с тем лицо ее было неуловимо нескладно, потерянно; взгляд умный, но смущенный настолько, что было неловко пытаться уловить ее зрачки, так как стало ясно: перед ней в воздухе незримо стоит нечто настолько неумолимое, что любое вмешательство человека — кощунство.

В доме тревожно пахло яблоками и речной сыростью.

Сестры относились к соседке по-разному. Айсель привечала ее. Увидев в дверях — как она настороженно остановилась, будто слепая, глядя не на тех, кто сидит за столом, а в сторону, на плиту, на кастрюли на ней, — она тут же подхватилась, встала:

— Садись, садись с нами.

И я видел, как Гуля пожала плечами, пересадила Темирлана и отвернулась.

Во все время разговора девушка сидела неподвижно. Но вдруг сказала, перебив Руслана, сказала громко и отчетливо:

— В прошлом году у займища рыбаки стояли. Один ходил ко мне, москвич тоже. Телефон оставил. Звал: приезжай, — сказав, она не пошевелилась.

Сестры переглянулись. Руслан слегка улыбнулся и отвел глаза. Леша хохотнул, показав две коренные коронки.