Читаем Пловец полностью

Не сразу я понял, что девушка слепа. Красота ее, немного вычурная, выводила взгляд из равновесия. На нее нельзя было смотреть прямо: слишком велика была сила, реявшая перед ее глазами, — ты сам словно бы слеп от избытка зрения. Украдкой взглядывая на нее, я никак не мог поверить, что она слепа, настолько отчетливы были ее движенья. И только их взвешенность позволяла догадаться, что отношения с пространством у нее выверены, как у канатоходца баланс шага. Я тщательно осматривал ее одежду, оправленную юбку, белую блузку. Все вещи были безупречно чистыми, выглаженными… Господи, ну откуда я взял, что слепцы неопрятны?

— А я в Москве никогда не была, — вдруг сказала Айсель.

Во время ужина разговор так и не склеился. Я был все еще взвинчен, все еще хотел пить, и хоть уже и некуда было, хлебал чай — чашку за чашкой. Руки дрожали, когда я выбирал прыгающие кости из рыбы, которая не лезла в горло. Одеревеневшие икры подергивались судорогой, как у лошади. Мне все казалось, что я еще лечу над островом по грудь в траве, и река до неба вокруг встает неподвижным агатовым валом, рядом с которым жутко от давящей тягости пучины, — и суводь дышит, и солнце садится мне прямо в темя…

Наконец девушки убрали посуду со стола, и Руслан предложил мне посмотреть телевизор.

В темной пустой комнате беззвучно пылал экран, на нем летали гимнастки, объятые алыми струями лент. Я вспомнил, что в эти дни проходит Олимпиада, только никак не мог сообразить, в какой стране.

На полу перед телевизором был расстелен толстый ковер, ноги в нем неприятно утопали.

Заценив гимнасток, парни вышли покурить — я встал за ними.

Со двора к нам собрались три кота и лиловая кривоногая собачка. Спутавшись и потершись, они подались восвояси.

— Ты какого года? — начал я разговор.

— Восьмидесятого, — Руслан хлопнул себя по накачанному прессу, сбив комара.

— Давно из армии?

— Второй год.

— Где служил?

— В Чечне.

— Тяжко было?

— Всяко.

Руслан помолчал, дав понять, что не хочет говорить об этом. Но, затянувшись пару раз, решил меня уважить.

— Там это, короче, интересно, когда по улице идешь, сидят старики, останавливают. По-казахски здороваются, спрашивают: как служишь, солдат? Они там все, кто в ссылке на целине был, по-нашему немного умеют.

— А ты где служил? — спросил я Лешу.

— Я в Монино, все два года. Я старше его на пять лет, — кивнул Леша на Руслана и засмеялся. Руслан в самом деле выглядел старше.

— А, знаю. Я там в музее авиации был, в Монино. Когда в школе учился, — вспомнил я.

— Вот как раз там, за ангарами, забор с колючей проволокой, а за ним казармы наши. Мы через музей в самоволку бегали.

— Вот как! — обрадовался я.

— Пойдем за водой сходим, — позвал нас Руслан. Он взял здоровый молочный бидон, а мне сунул в руку ведро.

В темноте, утопая в теплом песке, мы спустились к воде.

Луна дрожала и текла на стремнине.

Я зашел в воду поглубже, подождал, зачерпнул воды, стал переливать в бидон.

— А расскажите мне какую-нибудь интересную историю. Что тут у вас происходило?

— Интересную? — озадаченно переспросил Руслан — и, задумавшись, вдруг улыбнулся белым от лунного света оскалом.

— Прошлой весной тракторист на спор сюда с того берега переехал. Лед гнулся и трещал, вода аж черная шла, бурлила под гусеницами. Был бы трезвый, точно б провалился. Однако переехал, заснул. Мы его к себе перетащили. А ночью река лопнула, лед пошел, торосы встали выше дома. Трактор тут до декабря стоял, насилу завели его.

Потихоньку мы разговорились.

Я много узнал нового. Например, что свое житье на ферме степняки называют «стеречь на займище»; что стерегут они второй уже год, потому что в Самбовке работы нет никакой. Что осетр-самец зовется «хлыстом», а икряная самка — «мамкой». Что сомятина на «заготрыбе» идет по тридцать два рубля кило. Что степь леса не лучше — и кабаны еще опасней волков. Что даже днем по острову они никогда не ходят пешком, а только на мотоцикле или на лошадях и с ружьями. Что все те змеи, что не ужи, которых мы часто встречали, все они ядовитые. Что специальный створчатый невод, который ставится в суводи на осетра, называется «рыжак». Что «сомовник» — такая снасть, сомовий крюк на шнуре, снабженном скользящим грузилом: сом иногда «балуется» — рвет из сетей рыбу вместе с ячеёй, тратит сеть — в таком случае в следующий раз напротив сети ставят сомовник. Что «заниматься металлом» означает бродить по ракетным полигонам у Капустина Яра и собирать части ступеней ракет для сдачи во вторсырье по выработке ценных металлов: палладия, титана, серебра. На этих ракетных полигонах нет ничего, кроме бугров, барханного оранжевого песка и родовых кладбищ кочевников. И еще я узнал, что здешняя порода лошадей кончакская; что в Самбовке есть конезавод, чьи наездники регулярно участвуют в скачках на ипподроме в Казани и Саратове. Кончаки — стайеры, более других пород — орловцев, ахалтекинцев, англичан — выносливы на двойном спринте.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Книга Балтиморов
Книга Балтиморов

После «Правды о деле Гарри Квеберта», выдержавшей тираж в несколько миллионов и принесшей автору Гран-при Французской академии и Гонкуровскую премию лицеистов, новый роман тридцатилетнего швейцарца Жоэля Диккера сразу занял верхние строчки в рейтингах продаж. В «Книге Балтиморов» Диккер вновь выводит на сцену героя своего нашумевшего бестселлера — молодого писателя Маркуса Гольдмана. В этой семейной саге с почти детективным сюжетом Маркус расследует тайны близких ему людей. С детства его восхищала богатая и успешная ветвь семейства Гольдманов из Балтимора. Сам он принадлежал к более скромным Гольдманам из Монклера, но подростком каждый год проводил каникулы в доме своего дяди, знаменитого балтиморского адвоката, вместе с двумя кузенами и девушкой, в которую все три мальчика были без памяти влюблены. Будущее виделось им в розовом свете, однако завязка страшной драмы была заложена в их историю с самого начала.

Жоэль Диккер

Детективы / Триллер / Современная русская и зарубежная проза / Прочие Детективы