Пловцы

Первые признаки болезни, которые вы предпочитали игнорировать, конечно, появились давно. Баночка увлажняющего крема в морозилке. Неоднократно подгоревший рис. Кастрюля с кипящей водой, оставленная без присмотра на плите (и кусочки сгоревшего и взорвавшегося яйца, которые ваш отец терпеливо соскребал с потолка). Слегка расфокусированная улыбка. Лишняя доля секунды – такая короткая, что была едва заметна, но на этот краткий миг вы понимали, что вас не существует, – которая требовалась ей, чтобы узнать ваш голос, когда вы звонили по телефону. Стопка наполовину исписанных рождественских открыток, которые вы нашли разбросанными по столу 26 декабря – «Вот и еще один год прошел!», – написала она в начале каждой из них и на этом остановилась, – и телефонные звонки, которые начали поступать в тот же день и продолжались весь следующий день, и всю следующую неделю, и весь январь: «Элис, ты в порядке?», «Просто хотела убедиться, что ты еще жива», «Все хорошо?». Да, да, отвечала ваша мама, в порядке, все хорошо, просто немного… устала. Хотя к тому времени она уже перестала готовить. Перестала ходить по магазинам. Перестала плавать. Перестала убирать одежду и каждый вечер сваливала ее на спинку выцветшего розового кресла, которое вскоре уже нельзя было назвать креслом. И вот однажды вы заметили, что она перестала протирать очки. Линзы были заляпаны жирными отпечатками пальцев. Оправа погнулась и разболталась. Как, спросили вы ее, она вообще что-то видит в этих штуках? И вслед за этим – вы не смогли удержаться – ты похожа на сумасшедшую!

Но вы не знали. А как вы могли знать? Она все еще могла посчитать размер чаевых в чеке китайского ресторана «Фу Юань Лоу» в торговом центре, куда они с отцом ходили каждое воскресенье в шесть вечера (двадцать процентов с округлением до ближайшего доллара, а если это была Фэй, их любимая официантка, то двадцать пять процентов). Она все еще помнила про ваш день рождения. Она все еще помнила про день рождения вашего брата. И день рождения другого вашего брата, того самого, который спустя тридцать девять лет (ребенок) все еще не помнил ничьих дней рождения, кроме своего собственного. Она помнила код от своего первого велосипедного замка. Шесть, пятнадцать, тридцать девять. И номер подержанного «Форда» 49-го года, который она купила в 1954 году за пятьсот долларов – целое состояние – когда получила свою первую зарплату в больнице. Она помнила адрес нового врача, к которому она ходила утром с отцом, помнила номер кабинета нового врача, номер телефона нового врача, имя секретарши нового врача, во что была одета секретарша нового врача (она выглядела как бродяжка!). Все это она помнит до сих пор.

Ну и пусть она поливала любимый цветок отца четыре-пять раз в день, и это привело к его внезапной и преждевременной смерти и небольшому потопу – на самом деле, луже – на обеденном столе из красного дерева? Мы просто купим другой, сказал отец. (Имел ли он в виду орхидею или обеденный стол? Вы не помните. Наверное, и то, и другое!) Ну и пусть она настаивала на том, чтобы придумывать свои собственные правила за рулем. Я поверну на красный, несмотря ни на что! Ну и пусть она трижды за пятнадцать минут спросила вас, не нужно ли вам новое нижнее белье (она всегда думала о вас), или рассказала одну и ту же историю пять раз подряд (дочь Кавахаши вышла замуж за мормона!), или иногда неправильно произносила ваше имя? Что такое лишний гласный или два? Или пропущенный согласный?

Новый врач сказал, что это не Альцгеймер. Если бы это был Альцгеймер, сказал он, она бы не помнила о поездке с отцом в супермаркет на прошлой неделе или о предстоящем обеде в ресторане со своей лучшей подругой Джейн («Не могу дождаться!»). Это была фронтотемпоральная деменция. ФТД. Вот некоторые симптомы: постепенное изменение личности, не-адекватное поведение на публике, апатия, увеличение веса, импульсивность, стремление к накопительству. Когда отец спросил о прогнозе, новый врач – бывший скрипач-вундеркинд из Израиля с мягким голосом, который считался «одним из лучших», – сложил руки и вздохнул. Он сказал, что болезнь неизлечима. Атрофия лобной доли. «Тоже самое было у Равеля».

В течение многих лет она жила в ожидании «Большой катастрофы». Каждый вечер, прежде чем лечь спать, она проверяла, закрыты ли дверцы кухонных шкафов на сейсмостойкие защелки. Моя посуда! Она запасала еду в кладовке: банки с минестроне, шпинат со сливками, мясные консервы, пакеты с рисовыми крекерами сенбей, миниатюрные баночки «Мауна Лоа» с орехами макадамия – ее любимая еда на случай катастрофы. Потому что никогда не знаешь. Нужно быть готовым! Беда может настигнуть в любое время дня и ночи (машина, увернувшаяся от столкновения с вашей в самый последний момент, стук в дверь в предрассветный час: Открывайте!). И вот, наконец, «Большая катастрофа» пришла.