Плут

Дикон открыл дверь и шагнул в сторону, пропуская ее вперед.

— Садись, — он указал на диван и, подождав, когда она усядется, сел напротив нее на стул.

Коуди подумала, что он ничем не напоминал звезду кантри-вестерна, объездившего весь мир и певшего миллионам. И все же он был как-то по-особенному красив, несмотря на простецкие штаны и обыкновенную тенниску.

— Я чувствую себя по-идиотски, — призналась Коуди. — Не только потому, что волновалась из-за Кетти, но и из-за того, что близко принимала к сердцу мнение посторонних. Но это привычка, от которой не так-то легко отказаться, когда она создавалась целых двенадцать лет. Но я хочу, чтобы ты знал, я вовсе не боялась, что ты можешь сделать для Кетти зло, Когда он с сомнением посмотрел на нее, она продолжала:

— Ты должен верить мне, Дикон.

— Итак, ты была больше озабочена тем, что могут подумать, если увидят меня и Кетти вместе. Я не уверен, что хуже, Коуди.

— Она моя дочь, и я хочу защитить ее от пустых сплетен. Ты не можешь винить меня за это, Дикон.

Коуди помолчала и вздохнула.

— Когда ты одна, люди всегда критикуют тебя и постоянно указывают, в чем ты ошибаешься в воспитании ребенка. Возможно, я слишком эмоциональна, потому что всякий раз, когда я совершаю малейшую ошибку по отношению к Кетти, я чувствую себя полной неудачницей. И не могу мириться с таким ощущением.

Коуди снова помолчала.

— Иногда мне кажется, что я потерпела крах во всех своих начинаниях…

— При наличии мужа ты все равно не избежала бы критики, — возразил Дикон. — Так уж повелось…

Она снова задумалась.

— Я всегда старалась быть для Кетти всем — матерью, старшим товарищем, другом. Прочла немало книг о воспитании. Я не смогла в совершенстве овладеть искусством быть хорошей матерью.

Коуди горько улыбнулась.

— Например, вчера дважды мне звонили и спрашивали, знаю ли я, что Кетти развлекается в твоей машине. Я подумала, что, вероятно, я ужасная мать, если не знаю, где моя дочь и чем она занимается.

Он задумался.

— Но, по-видимому, ты и не можешь знать, где Кетти бывает в течение дня, Коуди. Тебе следует доверять ей, она сама примет верное решение. Не можешь же ты контролировать каждый ее шаг.

— Легко говорить, — Коуди была готова расплакаться. — Кетти — это все, что у меня есть. Мне хочется идти рядом с ней, помогать и смотреть, чтобы она не споткнулась.

Его до глубины души тронули ее слезы. Дикон взял ее руку и поднес к губам.

— Все мы спотыкаемся, Коуди. Такова жизнь. Задача в том, чтобы научиться вставать, стряхивать с себя грязь и продолжать-идти дальше.

Когда Коуди заговорила, голос у нее дрожал:

— Что ты сейчас и делаешь? Он хмуро посмотрел на нее.

— Да, полагаю, что так.

Дикон сжал ее руку. Никогда она еще так не выглядела. Глаза мерцали, как драгоценные камни. Наконец, одна слезинка скатилась по щеке.

— Иди сюда, — он потянул ее за руку, Коуди колебалась, затем встала и неуверенно посмотрела на него. Он посадил ее себе на колени.

— Не плачь, детка, — сказал он, прижимая ее к себе и на минуту замер, чувствуя комок в горле. Она была нежной и желанной. В нем шевельнулись чувства, которые он считал давно умершими, чувства, одновременно пугающие и восхитительные. Затем, когда он был не в силах сдерживаться, он нагнулся и поймал ее губы своим ртом.

Поцелуй был нежным и неторопливым. Коуди обхватила его шею руками и прильнула к нему, когда он чуть приподнял губы, а затем собрал соленые слезы у уголков ее губ своим языком, прежде чем поцеловать ее еще раз. Они обнимались, прижимались друг к другу, момент был приятным и успокаивающим, оба получали столько же, сколько отдавали. Коуди вдыхала его запах и широко открывала рот. Восхитительный вкус. Она припомнила их первый поцелуй. Внезапно Коуди не могла больше насытиться им. Ее собственный язык исследовал теплые темные уголки его рта и она знала, что никогда не найдет более восхитительного мужчины. Они часто прерывались и смотрели друг другу в глаза, словно желая удостовериться, что это реальность, а не видение.

Дикон встал, подняв ее в своих руках, а она зарылась лицом у него на груди, ища его тепло и его запах. Коуди смутно осознавала, что он уносит ее из комнаты. Следующим, что она поняла, было то, что ее опустили на нечто мягкое. Его постель. Она вздохнула и притянула его ближе.

Одежды стали помехой, но вполне преодолимой. Дикон медленно раздевал ее, целуя каждый обнажающийся кусочек ее тела, словно он открыл нечто ценное и необычное. Он целовал и пробовал на вкус. Он начал с пальцев, прижимаясь губами к каждому их кончику, затем просовывая между ними язык. Он целовал ее ладони, запястья, всю руку, прижимая губы к внутренней стороне локтя, где бешено бился пульс, посылая отчаянные сигналы целующим губам. Он обхватил ее груди своими ладонями и она почувствовала себя в раю.

Когда Дикон наконец сомкнул рот вокруг ее соска, с губ у нее слетел вздох. Где-то внизу живота возникло нежное, сосущее ощущение. Ее руки были в непрерывном движении. Они исследовали твердые линии тела, прижимаясь к тугим, жилистым мускулам спины и грубым волосам на его груди, мягкому пушку на шее.