Плутоний для Фиделя. Турецкий гром, карибское эхо

День неумолимо клонился к закату, когда Фидель предложил Микояну на джипе подняться на гору Гран-Пьедра, чтобы оттуда увидеть окрестности Гаваны и морское побережье как на ладони. Погода резко переменилась. С моря потянуло сыростью, в воздухе зазвенели москиты, и сизые вечерние тучи уронили на землю несколько капель дождевой влаги. Стремительно темнело, крестьяне в широкополых соломенных шляпах, грубых рубахах и болотного цвета брезентовых штанах, небрежно заправленных в хромовые сапоги, гнали с пастбищ коров и буйволов. Рубщики сахарного тростника также возвращались со своих плантаций на грузных машинах, которые едва не переворачивались на дорожных ухабах и колдобинах, таких высоких, что в вечерней полутьме эти влажные глиняные бугры с чавкающими вокруг них лужами можно было принять за выползших из какой-нибудь ближайшей трясины бегемотов. Родители начали приводить домой из детских садиков детишек. В домах зажигались первые огни, и в маленьких кафе под тростниковыми крышами и с простым деревянным настилом вместо танцпола стали раздаваться бодрящие звуки сальсы, шуршание маракасов и гитарные переборы.

В воздухе возле крепости Морро и замка Королевской Силы пахло саргассовыми водорослями и пряными цветами, раскрывающимися, видимо, только на ночь. В самом деле, приглядевшись, можно было обнаружить на фоне мрачной и грубой каменной кладки нежные белые граммофончики душистого табака, которые в стремительно наступающей темноте светились как звезды. В домах семьи готовились ужинать. В шумно булькающих котлах варили золотистый рис и черную фасоль, жарили на открытом огне свиные шкварки, разделывали морскую рыбу и тонкими ломтиками резали пресный хлеб. В зарослях вьюна и дикого винограда, увивающих каменные балконы с чугунными решетками, хором заверещали, запели цикады.

Фидель, Микоян, Леонов и несколько человек охраны прибыли на небольшую площадку в горах, усыпанную песком и гравием. Здесь стояли большие брезентовые палатки и легкие деревянные бараки рабочих, и одна из этих палаток, похожая на солдатскую полевую кухню, с находящимся рядом брезентовым тентом, под которым стоял колченогий, наспех сбитый из остатков строительных материалов, стол, видимо, служила рабочим столовой. На грязном полу, полном щепок, бетонных комьев и строительного мусора, лежал солнечный переплет окна.

Рабочие, с загорелыми обветрившимися лицами, в костюмах, измазанных масляной краской и цементом, вышли из полосы дымного света бараков навстречу. Они были несказанно рады приезду высоких гостей. Фидель же был раздосадован и обрушил весь свой гнев на первого попавшего под горячую руку рабочего: команданте дал распоряжение подвезти на вершину горы несколько палаток, раскладных кроватей с новенькими одеялами и запас наилучшего продовольствия, но ничего этого не было! И высоких гостей никто, кроме рабочих, не встречал!

— Я думал, что смогу вам показать рассвет над Кубой с вершины нашей Гран-Пьедра, но вы видите, как нас встречают? — недовольно буркнул Фидель, обращаясь к Микояну. — Что будем делать? Вернемся в город, в гостиницу?

Анастас Иванович несколько секунд напряженно думал, сдвинув густые темные брови к переносице. Ему показалось, что эта ситуация — проверка его как человека: можно ли с ним будет дальше иметь дело? Вот если сейчас он отступится, проявит слабость, согласится вернуться в мягкую постель в гостинице, то резко упадет в глазах Фиделя, этого поразительного в своей целеустремленности и воле человека, способного выдержать более двух лет партизанской жизни: в тропической сырости, полной москитов, без полноценного питания и питьевой воды, без запаса сменной одежды и обуви, без медикаментов, но зато всегда под прицелом многочисленных солдат Батисты. Наверняка Фидель презирает безвольных и женоподобных неженок, предпочитающих комфорт мягкой кровати да теплой ванны свежему горному воздуху! Разочаровывать команданте Микояну не хотелось.

— Хотелось бы, однако, заночевать в горах, — наконец произнес Анастас Иванович. — Когда еще у меня в жизни будет такая возможность? Нельзя ли организовать хоть какой-нибудь походный ночлег?

Анастас Иванович отметил, что сейчас он вспоминал свою революционную юность, тоже весьма далекую от представлений о комфорте, и на его лице появилось воодушевление.

Он поймал на себе глубокий испытующий взгляд темных глаз Фиделя. «Любопытно наблюдать, как вы воспринимаете походные неудобства и трудности. О чем будете говорить в экстремальную минуту?» — прочитал Микоян в этом взгляде.

— Останемся здесь и встретим рассвет в горах! — подытожил Фидель.

Кроме Фиделя и Микояна остался переводчик и резидент КГБ Николай Леонов, которому удалось познакомиться с Кастро еще до революции, шофер и охранник. Всех остальных отправили ночевать в город.