Плутоний для Фиделя. Турецкий гром, карибское эхо

Фидель, похоже, еще надеялся, что появятся его люди и подвезут палатки, кровати-раскладушки, белье и еду. Однако ни палаток, ни кроватей с матрацами, ни продуктов так и не привезли. Тогда Фидель сказал рабочим, что им придется потесниться, потому что они будут ночевать с Микояном прямо в рабочем бараке.

Между тем совсем стемнело, но вдали, под горой, зажглись окна домов — сверкающая россыпь золотых огоньков, каждый из которых возвещал о чуде человеческой воли и свободолюбивого духа. При свете этих вечерних огней кто-то читал, кто-то был погружен в раздумье, кто-то рассказывал другу или возлюбленной сокровенное. И каждому из этих живых огоньков нужна была пища: цель, заставляющая человека двигаться вперед, сопротивляться и познавать себя в борьбе с препятствиями и трудностями. И, вырывая у вечерней природы ее тайны и всеобщую истину, люди прокладывали себе путь к вечным вопросам: откуда ты и куда идешь? Кто твои родные по крови и кто — родственные души? Веришь ли ты в справедливость, в братство людей или только в деньги и звериную конкуренцию? Что такое счастье, любовь? В чем смысл твоей жизни?

— Наша революция многим в Штатах кажется невероятной. Кучка отчаянных головорезов без денег и достаточного количества оружия вышла против многотысячной армии Батисты и победила ее. И знаете, почему нам это удалось? — Фидель закурил сигару, и кольца пряного дыма потекли сизыми стройками в ночном воздухе. — Капиталисты этого никогда не поймут, потому что они мыслят единственной категорией: деньги. Но это всего лишь железные монеты или бумажки. Не деньги имеют подлинную силу, а идеи. Деньги — всего лишь средство для чего-то, и если нет цели, толку от них, как и других безликих предметов, немного, они просто протекут между пальцев как вода — и все. На деньги можно что-то купить или обменять, но только не настоящую победу. Потому что побеждают не вещи, а личности. Побеждает дух и воля.

Темнело стремительно, как это всегда бывает в тропиках и экваториальных широтах, кровавое зарево заката над Атлантикой смыла голубая акварель надвигающейся ночи. А потом вступившая в свои права теплая южная ночь растянула бархатный синий плащ над островом, и луна, напоминающая хрупкое перламутровое блюдо японского фарфора, величаво поднялась над горизонтом.

Фидель приказал развести костер над обрывом. Затрещали поленья, и резко метнулись тени, испуганные рыжим лисьим хвостом пламени. В отступившем мраке высветились высоченные метелки сухой травы, пальмовые черные веера и ветви акаций с круглыми как монеты листьями. Над костром, перевитый дымом, сверкая, дрожал ночной воздух.

На сумеречном просвете неба темнели рыжие черепичные крыши и клубы облаков, напоминающие черничное мороженое. Море, обведенное по горизонту золотой нитью, устало дремало. В скалистых проемах темных береговых ям шумно вздымалась и опадала вода: море дышало. Бледно светились звезды, и монотонно верещали цикады, мрак усилился тревогой южной ночи, всегда предшествующей рассвету.

Спустя годы об этом эпизоде Фидель Кастро рассказал на конференции 2002 года, посвященной Карибскому кризису в Гаване (далее цит. по: С. Микоян. «Анатомия Карибского кризиса», с. 72).

«Мы приехали на гору Гран-Пьедра на джипах из Сантьяго, — вспоминал Фидель. — Я поручил приготовить там еду и ночлег. Но ничего этого не было сделано по причине безалаберности тех, кому это было поручено! В столовой у рабочих нашлись какие-то банки с сардинами, черствый хлеб, еще у них оказалась вареная консервированная фасоль. Кажется, больше ничего. Микоян был вполне удовлетворен, ему, кажется, даже нравилось оказаться в такой обстановке. Мы с трудом нашли для него какую-то кровать, вероятно, одного из рабочих, но никакого неудовольствия он не проявлял, а ведь только что мы находились в городе с шикарными отелями, и туда можно было вернуться всего за час по хорошей дороге. Однако мы с Микояном решили остаться на Гран-Пьедре, отпустив всех сопровождающих в город».

Ночевать Микояну и Фиделю пришлось в недостроенном бетонном здании, возможно, будущей гостинице. В двух комнатах поставили две раскладушки с одеялами для Фиделя и Анастаса, их и было-то всего две. Николай Леонов и охрана расположились в третьей комнате, возле большого чана с горячим кофе, всю ночь черпали его прямо из чана большими алюминиевыми кружками, беседовали и вообще не ложились спать.

Эта экстремальная ночь на скалистой вершине Гран-Пьедра и встреча рассвета, романтичного и алого, как Кубинская революция, и подружили на всю жизнь Микояна с Фиделем. Именно Микоян полетит к Фиделю, когда уже на финальной стадии Карибского кризиса возникнет проблема контроля над вывозом вооружения. «Лучше тебя, Микоян, у нас никого нет, кого можно отправить к Фиделю!» — скажет Хрущев. И Микоян, несмотря на умирающую супругу, полетит к Фиделю выполнять политическую миссию.