Плутовка

— Должно быть, ты прав: пусть во всем будет виновата «Аида». Ведь всегда нужен стрелочник. Хотя если голоса и оркестр были удивительно гармоничны, то ведь наши сердца бились не в унисон. Ты на протяжении всего спектакля думал о моей матери, я в этом уверена. Я же…

Он с опаской ждал, что же она сейчас произнесет.

— Ты думал, я полностью захвачена происходившим на сцене? Ошибаешься. Мне даже не требовалось поворачивать голову, чтобы почувствовать в сумраке зала твой взгляд, полный упрека. Ты упрекал меня за внешнюю схожесть с Идой, хотя в этом нет моей вины. Несмотря на это, я оказалась наказанной: весь спектакль меня мучила мысль, что тебя не было рядом, ты был с ней, с твоей бывшей любовницей! Да, мне не стыдно признаться: я тебя страшно ревную к прошлому. С тех пор как я стала твоей женой, я еще больше ненавижу мать.

— Ты не должна говорить подобные вещи, Эдит. Это только причиняет дополнительную боль. Ида перестала существовать для меня с тех пор, как ты вошла в мою жизнь, полностью вытеснив ее. И я знаю: тебе не присуще чувство ненависти. Ты бы никогда не смогла пожелать зла ближнему.

Посмотрев на него недоуменным взглядом, как будто речь шла вовсе не о ней, а о ком-то чужом, Эдит проговорила с вымученной улыбкой:

— Это ужасно — ревность влюбленной женщины. Не правда ли? Обещаю никогда не устраивать сцен, если взамен выбросишь из головы всех существовавших в твоей жизни женщин.

— Отличная сделка! Я люблю тебя…

— А утром мы вернемся в Белладжио. Кажется, нас там не было целую вечность.

Когда они вернулись к обеду в отель «Вилла Сербеллони», портье вручил им телеграмму.

— Ее прислали вчера в восемь часов вечера.

— Как раз когда мы приехали в «Ла Скала», — Эдит взяла еще не распечатанное послание и вертела его в руках, не решаясь вскрыть.

— От кого бы это могло быть? — спросил Жофруа. — Довольно странно: адресовано нам обоим — месье и мадам Дюкесн…

— Возможно, это запоздалое поздравление кого-то из друзей, узнавших о свадьбе?

— Не думаю. Никто не знает, где мы. Открывай скорей!

Она прочитала телеграмму, и черты ее лица исказились.

Жофруа вырвал листок из ее рук.

«Мадам Килинг тяжело больна. Она просит вас обоих незамедлительно к ней приехать.

Администрация отеля «Мирамар», город Биарриц».

— Что это за глупости! — воскликнула Эдит.

— Возможно, это и не глупости, но выглядит странно.

— Ты не допускаешь, что какой-нибудь неумный шутник, узнав все-таки о нашем браке, решил поиздеваться над нами? О твоей связи с моей матерью знали многие, не так ли…

— У нас и не было оснований скрывать эту связь — мы оба были свободными от каких-либо обязательств.

— Я тебя не упрекаю ни в чем, Жофруа. Однако почему вдруг моя мать оказалась в Биаррице? Мне кажется невероятным, чтобы она могла приехать во Францию, не поставив меня в известность. И потом, откуда она могла узнать о нашем браке? Ведь мы так старались все скрыть и от окружающих, и от прессы! Разве что кто-нибудь из твоих свидетелей мог проболтаться.

— Нет! В них можно быть абсолютно уверенными. Но вот твоя горничная…

— Лиз? Она пребывает в полном неведении. Помнишь, ей все хотелось взять отпуск на неделю и съездить к своему брату в Бретань? Я ее отпустила за пять дней до брачной церемонии. Вернувшись, она, естественно, обнаружила мою записку, сообщавшую об отъезде за границу, а также о необходимости сохранять всю корреспонденцию до моего возвращения. Оставив средства на содержание квартиры, я выдала ей также жалованье на три месяца вперед: это означало, что я вернусь не скоро.

— Тем не менее, эта леди не внушает мне доверия: я говорил, что она меня ненавидит. Представь себе, что, несмотря на все меры предосторожности, она узнала по возвращении о нашем браке. Несмотря на демонстративную преданность тебе, ее это, видимо, покоробило. Ида же, внезапно приехав в Париж, заглянула на авеню Монтень. Тут Лиз ей все и доложила.

— Вот мы сейчас это и выясним.

Войдя в номер, Эдит тут же попросила связать ее с Парижем. Вскоре зазвонил телефон.

— Это вы, Лиз? У меня все прекрасно, не беспокойтесь. Поездка изумительная. Я давно собиралась позвонить, чтобы узнать, как идут домашние дела. Кто-нибудь звонил? От кого? Вы ответили, что я за границей и неизвестно, когда вернусь? Очень хорошо… Думаю, через месяц. Собирайте почту. Вы хорошо знаете почерк моей матери? Посмотрите, нет ли писем от нее. Или почтовой открытки из США. Ничего нет? И она не звонила мне? И не приезжала внезапно в Париж? Нет… Если вдруг она объявится или позвонит ненароком, отвечайте то же, что и всем. Спасибо, Лиз. До свидания!

Положив трубку, сказала:

— На авеню Монтень — никаких вестей от Иды.

— Ты уверена, что Лиз не лжет? Она была очень предана твоей матери.

— Какой в этом смысл? У нее прекрасное место. Ида была более требовательной хозяйкой, чем я. Напрасно ты подозреваешь Лиз: это добрая, порядочная женщина.

— Допустим. Но кто тогда раскрыл наш адрес?