Плыви ко мне

Пронзительный визг буквально вонзается мне в уши, сопровождаясь резким плачем. Ноа хлопает меня по спине, так что я едва не теряю равновесие, и, ухмыляясь, крадет мое пиво, проходя вперед.

— Я же говорил.

Он распахивает дверь в гостиную, оставив достаточно места, чтобы я мог проскользнуть внутрь и осмотреть обстановку.

Мои братья занимают почти все пространство, разлегшись на диванах и креслах. Фэйт, моя невестка, сидит рядом с телевизором включенным на беззвучный, а Блейк, старше меня всего на год, укачивает Молли, явно стараясь удержать ее от дальнейшего плача. Я вижу с порога, как ее пухлые щеки раскраснелись, усыпанные засохшими слезами и соплями. Через плечо Блейка мама нежно проводит пальцем по дрожащему подбородку Молли, тихо успокаивая ее.

— А где отец? — спрашиваю, отодвигая ногой пустой детский коврик, чтобы хоть как-то пройти. Повсюду раскиданы мягкие игрушки, и еще что-то, что подозрительно напоминает острый предмет, явно не подходящий для семимесячного ребенка.

— О, как приятно, что ты тоже нас заметил! — мама прищуривается на меня. — Твой отец, наверное, где-то наверху, пытается посмотреть футбол.

— В тишине, — шепчет мне мой младший брат, двадцатипятилетний Хадсон, когда я втискиваюсь между ним и подлокотником дивана. — И его можно понять.

Я чуть качаю головой, глядя на тот же футбольный матч, что и отец наверху. Только ему повезло смотреть его с нормальным звуком. Везучий ублюдок.

— Как поездка, Грей? — спрашивает Фэйт, поднимая на меня свои уставшие темные глаза. Она все еще симпатичная, но в таком естественном, не накрашенном виде, с длинными прямыми рыжими волосами и лицом без макияжа. Ее глаза коричневые, но не такие темные, как у Делайлы, скорее цвета меда, а у Делайлы…

— Нормально, — моргаю я, пытаясь стряхнуть с себя этот образ, но Фэйт уже как будто растворяется, и на ее месте сидит Делайла в моем семейном доме, под бесконечный рев ребенка с легкими из чистого металла.

Моргаю снова, и Делайла исчезает, на ее месте уже скривленное лицо Ноа.

— Что с твоей рожей?

— Ничего, ты, блядь…

— Язык, — одергивает мама, подхватывая Молли под мышки и укачивая ее в своих руках, как будто бабушкина магия должна вмиг прекратить этот ор. Но не прекращает.

Я делаю большой глоток пива Хадсона. Это справедливо, учитывая, что Ноа забрал мое.

— А сколько у детей зубы режутся? — спрашиваю.

— То туда, то сюда, где-то до двух, двух с половиной, — отвечает мама моментально. Ну да, она-то знает, с ее-то опытом в воспитании четырех детей.

— А сколько обычно длится такой плачевный концерт? — вопрошаю вслух. Вопрос простой, я ничего плохого не имел в виду. Я работаю с детьми регулярно — повышаю их уверенность, исправляю ошибки, лечу травмы, не раз приходилось убирать рвоту после того, как кто-то наглотался хлорки в бассейне. Но это не значит, что я привык к их воплям или вот к таким истерикам, как у Молли, будто ее убивают.

— Тогда сам попробуй ее успокоить, — говорит мама, и в следующее мгновение маленький, визжащий комок оказывается у меня на коленях. — Мне нужно подавать ужин. Фэйт? — мама, с блеском в глазах и легкой улыбкой на губах, протягивает свои теперь уже свободные руки невестке. — Поможешь накрыть на стол?

Они исчезают быстрее, чем я успеваю возразить, оставляя меня и моих трех братьев с этим мелким созданием.

Маленькие кулачки вцепляются в мою рубашку с неожиданной силой, пока Молли не начинает сопеть у меня на шее, ее всхлипы постепенно утихают с каждым движением моей руки по ее спине.

— Кто бы мог подумать, что ты умеешь успокаивать младенцев? — Хадсон стукается плечом в мое. — Если не осторожничать, мама и до тебя доберется с просьбами о потомстве.

— Кто, нахрен, говорит «потомство»? — фыркает Блейк, а Ноа в это же время бормочет:

— Для начала ему женщину надо найти.

— Если бы я не нес всякую чушь и не смущал сам себя, может, и нашел бы, — пробормотал я, проводя большим пальцем по крошечному ушку Молли, вдыхая ее детский запах.

— Что ты там сказал?

— Ничего.

— А вот и не «ничего», — поддевает Ноа. — Ну, давай, делись с классом, Джи².

Моя семья всегда была моей слабостью, и после всего они стали моим надежным убежищем даже больше, чем бассейн, так что я не удивлен, когда правда начинает плавно слетать с моего языка.

— Ну знаете, когда сделаешь что-то стыдное, и твой мозг просто не дает тебе перестать об этом думать?

Рядом со мной Хадсон кивает, мельком посмотрев на меня, а потом снова на все еще беззвучный футбольный матч. Бог знает, чем он там занимается в последнее время.

— Ага, вот это.

— И что ты натворил? — спрашивает Блейк.

— Похоже, я выставил себя идиотом перед одной… ну, перед кем-то…

Ноа поднимает брови.

— «Кем-то»?

— Да заткнись ты, не издевайся, — ворчу я.

— Надо же как-то держать тебя на земле… давай, продолжай, Г.

— Да нет, это ерунда, — мне бы хорошенько встряхнуться. — Она может вообще больше не прийти, так что…

— Прийти? — Ноа вопросительно смотрит на меня, ставя свою — то есть мою — пустую бутылку на кофейный столик, даже не используя подставку. Мама его бы убила, если бы увидела.