Плыви ко мне

— Куда пойдем сначала? — спросил Грей, держа карту музея в руках. Я провела ногтем по точке "Вы находитесь здесь", скользя по номерам галерей на нижнем этаже.

— Может, сюда?

Когда я, наконец, оторвала нос от карты, заметила, что Грей смотрит не на нее, а на меня. Экскурсоводы, группы детей и другие посетители проходили мимо, но я не обращала на них внимания, полностью погруженная в наш с Греем маленький мир.

Улыбка на губах Грея ясно давала понять, что он чувствует то же самое.

— Ну что, пойдем?

Я сложила карту в квадраты, сунула ее в сумку на случай, если она понадобится позже, и мы отправились дальше.

Время будто ускользало от нас, пока мы с Греем поднимались на третий этаж, указывая друг другу на интересные экспонаты и смеясь над откровенными штуками. Ну, Грей хихикал, а я закатывала глаза и тянула его дальше, не в силах перестать улыбаться.

Рядом с ним я чувствовала себя спокойнее, мысли уже не так сильно бомбардировали мозг. Даже в молчании с ним не было неловкости.

Мой живот начал урчать, пока я рассматривала масляный портрет, мои глаза выискивали мазки кисти, представляя себе человека, которому когда-то они принадлежали. Когда урчание стало слишком громким, я прикрыла живот ладонями, оглядываясь, чтобы убедиться, что никто не услышал.

Широкое плечо мягко коснулось моего, зеленые глаза сверлили бок моего лица, его рука сжала мою.

— Это твой живот?

Я бросила на него взгляд из-под ресниц.

— Прекрати дразнить.

— Я не дразню! — ухмылка на его губах говорила обратное. — Еще один зал, и потом поедим, ладно?

Оставив масляные картины позади, я позволила Грею вести меня в другой большой зал, где были выставлены знакомые детские книги с оригинальными иллюстрациями, нарисованными автором.

— Это та выставка, которую ты хотел посмотреть?

Грей кивнул, скользя взглядом по отрывку из личного дневника автора.

— Мама читала их нам, когда мы были детьми. Ностальгия, понимаешь?

Я кивнула, заметив крохотные отпечатки пальцев на стеклянном боксе от какого-то любопытного ребенка. Возможно, он тоже узнал иллюстрации из своей любимой сказки на ночь.

— Папа всегда делал разные голоса, — продолжал Грей, не замечая внезапной боли, пронесшейся по моему телу. — До сих пор это делает. Я слышал, как он читал Молли.

— Молли… — Я перебирала в голове, почему это имя кажется знакомым. — Это твоя… племянница?

— Да. Дочь моего старшего брата. — Грей замолчал. — У тебя была любимая книга в детстве?

Я быстро перечисляю одну из детских книг, которую обожала в детстве — про бедного мальчика и золотой билет, — но на самом деле мой разум уже далеко, и разговор не держит меня. Внутри меня все кричит о том, что пора сменить тему и двигаться дальше.

— А твой папа читал тебе? Или мама?

Вот чего я боялась — что Грей начнет задавать вопросы, потому что хочет узнать меня поближе. Только вот мои ответы никогда не бывают простыми.

Рана в животе снова раскрылась, жгучая боль пронзила, эмоции начали вырываться наружу. Я отчаянно пытаюсь запихнуть их обратно, но это как будто слой кожи содрали, оставив меня обнаженной и уязвимой.

Я пытаюсь вытащить руку из ладони Грея, но он не отпускает.

— Извини, это было слишком личным вопросом, Делайла. Ты не обязана отвечать, я…

— Нет-нет, все нормально.

На самом деле, совсем не нормально, но я помню, каково это — действительно быть в порядке, так что пытаюсь изобразить это.

Отрываю взгляд от своих ботинок и смотрю в зеленые глаза Грея, в которых нахожу тепло, в котором хочу утонуть. От Грея постоянно исходит какая-то энергия — спокойная, надежная, добрая.

И я бы не возражала утонуть в ней.

— Я… не думаю, что мне читали в детстве, — правда начала литься из меня, словно из открытой раны, которую я не могла остановить. Что-то в Грее заставляет меня раскрываться, показывать те части себя, которые я обещала никогда никому не показывать. Но я, блин, не могу остановиться. Не могу заткнуть свои чертовы губы, даже если мозг кричит, умоляя не говорить. Это как смотреть в черную бездну, зная, что ты вот-вот рухнешь в нее и полетишь вниз без конца.

— Мама и папа… — Я запинаюсь, потому что мне непривычно это слово. — Они были токсичны друг для друга. Большую часть своего детства я провела, слушая, как они ругаются, ссорятся… Аурелию и меня любили, не пойми меня неправильно. По крайней мере, мама. Но папа ушел, когда мне было тринадцать. Просто исчез и никогда не возвращался, вот так просто и без объяснений. Мама старалась изо всех сил, до сих пор старается, но это… это всегда казалось вынужденным. Я не думаю, что материнство — если это вообще правильное слово — когда-либо было для нее естественным.

— Ты близка с ней? — спросил Грей.

Я покачала головой.

— Не особо.

— А твой папа…

— Я больше никогда не слышала о нем. Ни извинений, ни открытки на день рождения, ни поздравления с Рождеством. Ничего.

Теплые руки обвивают меня, притягивая к его крепкому телу, и я ощущаю, как его грудь мягко прижимается к моей щеке. Я слышу каждый удар сердца Грея, ритм которого странно успокаивает, даже когда он начинает говорить, и его голос вибрирует сквозь меня.