Плыви, кораблик!

– Светка, ты куда? – закричал Кореньков, от неожиданности называя Свету не по фамилии Мурзина и не по кличке Мурзилка, как обычно, а по имени – Света.

– Ага, не пошёл с нами, а там такие корабли! – подразнила мальчишку Света.

– Врёшь ты всё! – сказал Кореньков.

– А вот и не вру. Сам посмотри, если не веришь. Я – в аптеку, – помахала рецептом Света, зажимая, чтобы не растерять, в кулаке мелочь, – а потом – опять к ней. Пошли?

Кореньков с готовностью подхватил свою сумку, и они вместе побежали в аптеку.

… Когда люди сидят и молчат, время тянется очень медленно и тягостно. Ранец, прижатый к спинке стула, перекосился и давил на лопатку, но Белая Шапочка продолжала сидеть на краешке стула, не решаясь переменить положение, чтобы опять не разозлилась задумавшаяся старуха. От нечего делать она разглядывала висевшую на стене фотографию в ракушечной рамке. Маленькие витые ракушки когда-то были белые. От времени и пыли они посерели, и рамка была похожа на серое сердце, посреди которого темнел прямоугольник фотографии. На фотографии было трое: мужчина в рубашке с короткими рукавами и мячом в руках, голоногий мальчик в панаме и молодая улыбающаяся женщина в широкой соломенной шляпе. Они стояли на плоском песчаном берегу, а за ними простиралось море. Даже на этой старой тёмной фотографии было видно, что над берегом и морем вовсю сияет солнце.

– Это вы? – спросила Белая Шапочка, кивнув на ракушечную рамку. Спросила и испугалась. Но старая женщина в этот раз не рассердилась. Просто сказала:

– Я.

Сидеть и молчать было неловко. Белая Шапочка ещё раз окинула взглядом комнату и продолжила:

– А давайте, я пыль вытру!

– Ещё чего! – рассердилась старая женщина, но, немного помолчав, спросила: – Тебя как зовут?

– Наташа. – И они опять замолчали.

– Это мы в Евпатории, – проговорила вдруг старая женщина, разглядывая фотографию в ракушечном сердце, будто это была не её фотография, всегда висевшая здесь на стене. А может, она давно на неё не смотрела, а может, присмотрелась так, что уже и не видела её. А может, просто ей захотелось поговорить. Человеку иногда хочется с кем-нибудь поговорить, особенно если этот человек живёт один. – У нас отпуск был, и мы поехали и жили там три недели. – И она опять замолчала. Молчала и Наташа.

В коридоре прозвучал звонок. Звонили один раз – значит, к ней, к Полуниной Анне Николаевне.

– Это Света вернулась, давайте, я открою, – встрепенулась Наташа. Она бросилась к дверям и вскоре вернулась со Светой и Кореньковым.

– Вот, – протянула Света Анне Николаевне лекарство и сдачу.

А Кореньков, войдя, остановился на пороге, буркнул «здрасьте» и стоял, не сводя глаз с кораблика, возвышавшегося на башенке-этажерке. Даже сумка его замерла, коснувшись пола.

– А это ещё кто? – спросила Анна Николаевна. – Ему что, тоже поручили?

– Тоже, – ответила Света. – Это Кореньков. Сними шапку, Кореньков! Или ты не знаешь, что, входя в помещение, надо снимать головной убор?! – опять назидательным тоном учительницы сказала она.

Кореньков стащил с головы свою кроличью ушанку, и под ней оказалась русая, давно не стриженная голова. Классная руководительница Ирина Александровна уже сколько раз наказывала: «Кореньков, постригись!», «Кореньков, с нестриженой головой не смей появляться!». У Евгении Фёдоровны, учительницы, которая вела их три первые класса, Кореньков давно бы уже постригся. А почему? Потому что Евгения Фёдоровна была с ними каждый день, каждый урок. И каждый день, на каждом уроке видела Коренькова и его голову. А теперь, в четвёртом классе, у них по разным предметам разные учителя, и Ирина Александровна видит свой четвёртый «А» только на уроках истории, и тут у неё, кроме самого урока, столько дел! Кто двоек нахватал по разным предметам, и учителя пожаловались Ирине Александровне, потому что она классный руководитель четвёртого «А». Кто нарушает дисциплину, и опять учителя жалуются Ирине Александровне. Кто дёргает девочек за косички или жёваной бумагой в трубочку плюётся – снова разбираться Ирине Александровне. До Коренькова ли тут?! Ирина Александровна поглядит на него, пригрозит, а потом забудет. Потому что таких Кореньковых у неё целый класс. А Кореньков ходит нестриженый вовсе не потому, что ему нравится такая причёска. Просто у него есть куда более важные заботы. Придёшь из школы – надо пообедать. Потом посидишь, подумаешь о чём-нибудь – нужно же человеку время подумать. Потом надо выстрогать или зашкурить очередную деталь для новой модели. А тут ребята с клюшками во двор вышли, кричат снизу: «Корень! Корешок!» Ну, а потом хочешь не хочешь за уроки надо приниматься. Мама с работы вернётся – проверит. И, если уроки не будут сделаны – хотя бы некоторые, чтобы показать можно было, – ни за что не позволит посмотреть по телевизору хоккей. Кореньков всё-таки почти совсем уже собрался выкроить время и уважить Ирину Александровну, но тут началась весна. А весной уж и вовсе не до парикмахерской!