Плывун

Я виноват перед тобой.

Пришли мне в утешенье

Листок бумаги голубой

В день моего рожденья

Пускай ко мне он прилетит

Морозным ясным утром,

Когда на крышах снег блестит

Хрустящим перламутром.

Когда дыхание, клубясь

Коротким разговором,

Плетет невиданную вязь

Игольчатым узором.

Я перечту твои слова

Раз десять, и не сразу

Поймет хмельная голова

Написанную фразу.

Увижу на краю листа

Зачеркнутое слово,

И круговая пустота

Меня охватит снова.

Потом я молча буду ждать,

Когда наступит вечер,

И можно будет зажигать

Рождественские свечи.

Затеят огоньки игру,

Качаясь и мигая,

И будет виться по двору

Метелица сухая.

1966

Воспоминание о старой квартире

Милые, добрые люди

Носят тазы и бокалы.

Пыль оседает на груде

Старых газет и журналов.

Бабушкина чернобурка

Прочно выходит из моды.

Валится вниз штукатурка

После дождливой погоды.

Жирные синие мухи

Сонно сидят на картине.

Ходят упорные слухи

В старой прокисшей квартире.

Кто-то уехал в Сухуми,

Кто-то в субботу напился,

Кто-то давно уже умер,

Кто-то еще не родился.

1966

«Ах, черт! Поди-ка, что за шутка?..»

Ах, черт!

Поди-ка, что за шутка?

Смотри, ты видишь, видишь, там

Гуляет жареная утка

По телеграфным проводам.

Смотри, она еще дымится,

Румяной корочкой хрустит,

И, аппетитное на вид,

Крыло на солнце золотится.

Но кто позволил?

Почему

Там не душа парит, а тело?

Царит промасленный Отелло

В горячем кухонном дыму.

Он говорит:

– Сегодня пир.

Духовной пищи жаждет мир.

С душою поменявшись, тело

На небеса лететь хотело,

Но не смогло и ходит там

По телеграфным проводам.

1966

Нарекаци

По белому свету шатался

Один пожилой армянин.

Он грамоты где-то набрался

И жил совершенно один.

Жены не имел он и дочки,

Жилья не имел и стола,

Лишь книга на желтых листочках

При нем постоянно была.

Читал он старинную книгу

В гостиничном чахлом дыму,

И гор обнаженные сдвиги

В душе рисовались ему.

Потом он вставал на колени,

Вздыхая от старости лет,

И Бога просил избавленья

От внешних и внутренних бед.

В конце прибавлял он привычно,

Одними губами шепча:

«Пошли землякам горемычным

Покой от огня и меча».

И вновь у подножия храма

В какой-то сторонке глухой

Твердил он в молитве упрямо:

«Пошли горемычным покой».

Он умер, а книга осталась.

Ее под рубахой нашли.

Она армянину досталась,

Не знавшему отчей земли.

И слово родное по буквам

С трудом разобрал армянин,

И горло наполнилось звуком

Гортанных высот и низин.

Тем словом старинным согретый,

Он бросил свой угол и стол

И с книгой по белому свету

Искать свое счастье пошел.

1965

Исикава Такубоку