С каждым днём отчим хрипел всё больше и больше. Ему сделали флюорографию, назначали антибиотики, потом - горчичники и разные средства от кашля. Свисты не прекращались. В конце концов отчима положили в больницу, разрезали, вырезали опухоли и отправили их на изучение. Никакой онкологии не обнаружили, но строго настрого запретили курить. Отчим совсем приуныл. Он вышел на работу и вроде бы всё пошло как обычно. Только стал постоянно открывать окна. Ему всё время казалась духота, мерещились неприятные запахи. Я от холода ночью стала спать в шапке и шерстяных носках. У нас ночи в августе-сентябре холодные. Большая амплитуда температур в нашем степном городе. И всё-таки я простудилась - такой холод стоял в квартире. Сопли текли ручьём.
Папа занялся нетрадиционной медициной, оздоровлением. Лысый мужик из телека стал его кумиром. Его портрет сменил в папиной комнате картину с суровыми видами Воркуты - города его первой любви и разбившихся о скалы меркантильности надежд. Если раньше папа был просто злой, то теперь стал озверевший. Он решил лечить себя голоданием и сыроедением. Настал сущий ад для меня и мамы. Папа кидался на всех: на соседей, на людей на улице - всем делал замечания. На работе тоже видно зажигал, потому что ему звонили с работы и по обрывкам фраз можно было понять, что им кто-то из начальства не доволен.
Мама ходила в свой отдел детских пособий, она теперь там была главная и сидела в другом кабинете. Я училась в школе, причём староста Сухова, сильно прибавившая в весе, щекастая и ногастая, с мышиными глазками-щёлочками, больше не приставала ко мне, да и вообще ни к кому не приставала. Странной расцветки стали у Суховой дневник и общие тетради. Обложка дневника была серо-чёрно-фиолетовой расцветки «граффити»: разводы, черепки, неясные контуры веток.
- По интернету заказала. Два последних, - хвалилась Сухова.
Тетради тоже были все в каких-то зомби: готических белых лицах со светящимися глазами.
Осенью папа переселился ко мне в комнату. Я от избытка чувств полезла обнимать папу на глазах больного отчима. Хотя честно скажу, очень этого боялась. Мне было нехорошо, когда я вспоминала тот наш первый неудачный поход в магазин, и то как папа застрял в двери маршрутки. Застрял и обмяк, и как зло ругались те три пассажира, и как мне пришлось волочить папу домой. Он тогда просто стоически передвигался. Бедная мягкая игрушка с тряпочными сухожилиями и суставами, мягкими, лишними, ненужными. Но я всё-таки решила папу обнять, и... ощутила упругое тело, от папы не несло больше темнотой и сыростью. Это был обычный человек. Он даже стал принимать ванную. Но нечасто. Папа купил самый крутой телефон. Он теперь не позволял маме лазить в его карман, а всё делал сам. Очки у папы не были теперь замотаны изолентой, но так же , как и раньше бликовали вспышкой молнии на любой свет.
Как-то, когда мы сидели в пиццерии торгового центра, я спросила у папы:
- Почему ты превращаешься в обычного человека?
- За лето плывуны подпитывали меня, отдавали мне все вновь прибывшие неиспользованные жизненные силы, - вздохнул папа. Вздыхал он по-прежнему тяжко, но не так безнадёжно, а больше по привычке.
- А ты питаешься чужими энергиями?
- В какой-то степени. По закону Ньютона. Проходила?
- Не знаю. Я плохо учусь.
- У вас с мамой летом было много переживаний. Вы сильно переживали, и это ухудшало моё положение. Мне приходилось вмешиваться, настолько сильной была ваша грусть, тоска, страдание - в зависимости от степени обиды. Это расходовало энергию, так необходимую мне...
- Папа! А почему ты не приезжал к нам на дачу? - спросила я. - Там пруд рядом со змеями, а на реке тоже рыбу удят.
- У вас на даче ночью холодно. Ты же знаешь: я не люблю холод. В городе ночью потеплее.
- Значит, ты теперь чувствуешь холод?
- Я поэтому и вернулся к вам квартиру, ночью совсем стало холодно.
- А так бы не вернулся? - обиделась я.
- Ну что ты! Мне эта рыбалка теперь почти до фонаря. Просто беру в руки удочки, ставлю судачок и сижу... Ну там у меня ещё дела разные-разнообразные - папа шутил, играл словами.
- Какие сложности, сколько сил впустую. А можно было всего лишь не ходить в том апреле на рыбалку, - сказала мама, посасывая коктейль из трубочки. - Сидел бы дома, помогал бы мне с ребёнком, и был бы жив, - заканчивала обычно мама торжествующе.
Глава одиннадцатая. Переселение
Глава одиннадцатая
Превращение
Ближе к Рождеству нагрянула тётя Надя. И сказала:
- С чего ты взяла, что он умирал?
- Да ты что, Надя?! Могила! Могила же! Ты сама навещала его могилу недавно!
- А может это всё мистификация? - сказала тётя Надя.
- Как?
- А так. Умер другой человек. Фамилия и имя у него очень распространённые.
- А отчество?
- Да при чём тут отчество? - всполошилась тётя Надя. - Как-нибудь всё подстроил и пропал на десять лет. Теперь вернулся с деньгами.
- Тётя Надя! Нет! - сказала я. - Он же был как тряпичная кукла, а теперь ...