Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна? (СИ)

- Ну ты - меня, я - тебя. - я не подал виду, что расстроен. - Мы в расчёте. Я бегаю, устаю.

- Везёт.

- Да уж везёт. Еле хожу. Ноги болят.

Мы ещё болтали. Рассказали Гришане о Тифе. К нему она тоже привязалась, тоже его не любила. В общем, Тифа она Лети-лети и есть.

- Ты на площадке не играешь? - спросил он в конце.

- Не, Гришань. В футбик-то не играю, после бега я никакой, иногда зрителем я. Ты меня не видел?

Гриша посмотрел на меня каким-то странным взглядом и сказал:

- Если что, я там по-прежнему, вечерами.

- В общем, увидимся, - я пожал Гришане руку. Совсем я уже того, дошёл до ручки и до ножки: стал так радоваться разным жирдяям...

Мы шли с Катюшей из школы. Мы всё время из школы вместе ходили. Получалось, что она меня как бы провожает. Ей же было дальше, у моего дома мы прощались, и я шёл домой. Её это устраивало, по-моему. Сейчас я болтал с Катюшей и мучительно соображал: как же так - Гришаня на площадке, Гришаня в школе, а я его не видел, смотрел сквозь. Может, мне пора к врачу бошку лечить? Гришаня на хоккейной коробке пропадает, мужик под пятнистым костюмом - полый, бестелесый... Тоска, короче...

Дома, собираясь на тренировку, я понял, что просто перестал смотреть по сторонам, ушёл в себя. Довольный, что логический порядок поступков восстановлен, я положил в рюкзак утеплённый костюм, заварил в термос крепкий чай с витамином . Если Гришаня будет на площадке, я с ним поболтаю после тренировки.

Вообще бег - удобный вид спорта. Никаких тебе залов и паркетов, никаких тебе платных занятий. В парк - и бегай. Ну, конечно Босхан мне там замечания поделал в сентябре, чуть мозг не вынес. Он объяснил: если человек бежит, то бежит, а если не бежит, то и не побежит никогда. Всё зависит от генетики. Техника в длинном беге важна, но не особо. В долгом беге важна дыхалка, выносливость. Босхан рассказал: есть люди, которые не могут бегать: кривоногие, косолапые, с плоской стопой. Жирные тоже не бегают. Они сразу потеют и пыхтят. Это физрук не говорил, я сам по жизни замечал. А есть люди, которые летят по дорожке, это называется генетика. Я оказался из тех, которые могут летать по дорожке, но надо над техникой работать, потому что, если я уставал, то ноги реал отказывали, я опускался на всю стопу, и даже иногда шаркал, как дед. Босхан говорил, что это самое сложное: заставить себя бежать, когда совсем не бежится.

Я оттренировался. Переоделся. В футбик ещё гоняли. Но всё какие-то незнакомые. Дэна не было. А то он прям не вылезал с этой площадки в сентябре, всячески меня провоцировал, наверное. Но мне в сентябре после бега всё было вообще никак, лишь бы домой добрести. В общем, гоняли какие-то мелкие на коробке, пинали мячик тупо. На лавке никого не было. Вообще было пустынно на площадке. Но не успел я взгромоздиться на дежурную лавку, не успел я выпить даже полтермоса, как появился Гришаня.

- Тоскуешь? - так и спросил. Неужели так заметно?

- Норм. Устал просто.

- Тебе бы мою маму, чтоб не тосковал. Как на каторге в этой музыкалке.

- Ну с мамой мне повезло без вопросов, - отвечаю. - Она сама в музыкалке училась, говорит, что сама так намучилась, что врагу не пожелает.

- О! - Гришаня поднял палец и плюхнулся на лавку, бросив папку на колени. Это был совсем другой Гришаня. Не такой забитый, как раньше. Он стар раскованный. Казалось, что мы поменялись ролями. Я теперь пришибленный и всего боюсь, а он - меня направляет, затевает разговор. -

-- О! А моя мама в музыкалке не училась. Ника карму отрабатывала, теперь я. Ну как ты вообще-то?

Я начал быстро-быстро соображать, что ответить. Принял независимый расслабленный вид и сказал:

- Да норм. С девушкой, вот, гуляю.

- Э-эх, - вздохнул Гриша. - Завидую. А я даже и не мечтаю.

Я рассказал, как всё лето учил английский. И теперь у меня в мозгу вдруг всплывают какие-то звуки и слова. Не помню, что значат, просто звуки. Гришаня поведал, что летом ему пианино на дачу перевезли. Тётя подарила ему цифровое, то есть электрическое.

- И лампочки мигают по клавишам, подсказывают, что нажимать, - рассказывал Гришаня.

Солнце, по законам разных галилеев, не стояло на месте, двигалось, садилось, клонилось, короче, к закату.

Гришаня всё грузил:

- Дрессировка. До автоматизма всё доводится, пьески эти, этюды... Слушай! - Гриша вдруг как будто вспомнил о чём-то: -- Слушай! Артём!

- Что? - я напрягся. Я почувствовал: всё, сейчас он меня чем-нить загрузит до краёв и вся моя поведенческая логика опять станет пшиком.

- Ты же видел ходока?

- Какого ходока?

- Мне сказали.

- Кто сказал?

- Ника.

- Какая Ника? Из нашей школы.

- Из Плывунов. Она моя сестра. Она умерла.

- ??? - если бы я пил, как папанины друзья, я решил, что напился до белой горячки. Но дело в том, что я не пил. Меня это не втыкало. «Стоп!» - сказал я себе. После слов Архитектора, что пятнистый пришёл к себе на могилу, слова о почившей сестре, с которой общается Гришаня в плывунах, не должны меня уже шокировать.

Гришаня тем временем уверенно, с нажимом сказал:

- Ты видел ходока. Не знаешь, куда он пропал?