Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна? (СИ)

- Ну вот, а я давно там. - видно было невооружённым глазом, точнее слышно невороожённым ухом, что Гришане льстило, что он в плане плывунов продвинутее меня. А я, если честно, отдал бы всё на свете, чтобы по части плывунов быть полным лохом. Хипстером по-плавунски. Я молчал. Я был сам слух. Не спугнуть! Не спугнуть Гришаню неуместным тупым вопросом!

- Лет пять, как я там. Ещё этой коробки не было. Ну блин! Хоккейная коробка. Надо ж так назвать. Я просто приходил на этот пустырь. Как на музыку отдали, так и стал тут зависать. Я знаешь, вроде тебя, ничего о плывунах не знал. Кстати. А ты-то каким боком с нами?

Он так и сказал С НАМИ. То есть он отделял меня от остальных. Боже ж мой! С кем я общаюсь?! Может, он тоже не совсем живой, сгусток, блин, энергии тоски. Но было не до хохм. Нужно было вывернуться.

- Случайно. - ничего более определённого я придумать не мог.

- Наказали, что ли?

- Ну да.

- Это они любят наказывать. Сначала накажут, потом до могилы доведут. А потом уж простят и могут к себе принять.

Я молчал. А что я скажу? Просто не надо верить россказням Гришани. Посмотрим ещё кто кого.

- Ну вот. Я. как ты, ничего о плывунах не знал. Да и сейчас не всё понимаю. Важно, что с Никой видеться могу. Я ей жалуюсь, она мне жалуется. Так легче.

- А что случилось с Никой?

- Погибла восемь лет назад.

- Как?

- Так. Под поезд попала.

- Как под поезд? Гриш! Как под поезд?

- Да по глупости. Видел рекламу на станции: «Гулять по путям опасно!» С компанией перебегала пути.

- И что?

- Что, что... не успела.

- То есть? Они что? Перед поездом перебегали?

- Да она под платформой сидела. Не слышала, что поезд едет. Под платформой не слышно. Да что теперь говорить - нет её, какая теперь разница, как это было. От меня скрывали. Я малой тогда был. Два года. Она рассказала мне уже в Плывунах, что не хотела меня, говорила маме беременной, что не даст мне жить, будет вредить. А потом так меня любила, и теперь в Плывунах говорит, если бы не я, она бы проводником не стала никогда. Она наш мир ненавидит. Да ей и не дали бы вздохов, если бы не мои мучения.

- Чего не дали?

- Это у них сила во вздохах, энергию они как-то из тоски преобразуют. А силы из вздохов берут. Надо энергию и силы, чтобы к нам на поверхность выйти. Я страдал так в этой музыкалке. А её фото у нас висит на стене. И я всё время мысленно к ней обращался. Ну получилось, что подпитал её конкретно. Ещё там компашка её, друзья в кавычках. Они ж её бросили мёртвую. Мать два дня её искала, звонила по друзьям, а они - ничего не знаем. Вот и страдают ночами. А вздохи - ей в копилку.

- Оле-Лукойе какое-то.

- Ну так. У них энергии навалом. Они поэтому наш мир перестраивают.

- Как это: наш мир?

- Да неважно. Они ничего плохого не делают. Просто я, как мама на музыку меня отдала, так затосковал. Я её ненавидел эту музыку. Просто ужасно ненавидел. Мать Никино пианино выбросила, фотку её сняла со стены, энергии сразу убавилось, но было поздно. Я тогда уже в плывуны стал вхож. Тётя купила крутое фортепьяно. Красного цвета, прикинь? Я его ненавидел. И сейчас ненавижу. Но вот занимаюсь этой ужасной музыкой целую вечность. И когда совсем стало тяжело, я думал и думал о Нике. Мама не говорила, как Ника погибла.

- Так ты мне только что рассказал! - я решил, что Гришаня не в себе.

- Так Ника всё поведала. А до Плывунов я не знал.

- В общем, музыка тебя задрала.

- В том-то и дело, что нет. То есть тогда - да. А сейчас, как ни странно, привык. И даже нескучно на лавке сидеть. Мелодии, знаешь, разные в голове.

- А ты наушники не пробовал? Тоже мелодии.

- Нет. Мама не разрешает. Да и хорошие наушники дорогие.

- Дорогие -- это да. Нет, Гришань, я сам без наушников. Просто спросил.

- А у тебя разве так не бывает, что музыка в голове?

- Бывает. - признался я. - Крутится мелодия. У меня в голове танец скорее, не музыка.

- Ну вот. Ты меня понимаешь. - Гришаня повернулся ко мне лицом. За окном было темно. Небо в тучах, луны и звёзд нет. Я еле-еле видел его лицо. Наверное, и он меня еле-еле видел. - А то даже поделиться не с кем, что музыка она во мне. Но это недавно. А так я мучился, так мучился. Ника мне помогла. Вот почему они тебя пустили. Они сейчас набирают творческих, вроде нас с тобой.

Ой блин! Час от часу не легче. Никакой я не творческий. Надо срочно сменить тему.

- Гришань! Ну вот, если у тебя мелодии в голове, и ты считаешь себя творческим, так зачем тогда бунтуешь?

- Я бунтую? - Гришаня был удивлён.

- Ну а как же. Из дома ушёл.

- Это я в знак протеста в память о Нике. Я всё знаю, а мама врёт. Я же правду знаю, а мама врёт и врёт. Что Ника болела. Мама не признаёт, что это она Нику довела. Нике везде было тяжело. Она хотела в гандбол. Мама не пустила. Дудит одно и то же: занимайся, учись, занимайся, учись. И уроки она с Никой делала, а толку - ноль. Как-то Ника качалась на качелях - руку сломала...

Я вздрогнул. Руку сломала! Может, это Эрна?

- Нет. Это не Эрна. - сказал Гришаня.

- Ты чего мысли читаешь? - испугался я.

- Не всегда, иногда.

- Норм так, - я обалдел. - Тоже в Плывунах научился?