Плывущий медведь

Я ответил, что день сегодня — чертовски расистский. Молодого Педерсена нашли кверху пузом. Вот расисты и проснулись. Я просто уже охреневаю от этих разговоров. Сегодня звонят одни расисты. Маленькие и большие. Молодые и старые. Фашисты-аграрии и бритоголовые. «Ополченцы» и простые расисты по жизни.

Секретарь попросил меня записывать мнения читателей и раз в пятнадцать минут добавлять в особую папку на сервере. Это очень пригодится. Кое-что выложат и в Сети, вместе с электронными письмами и текстовыми сообщениями. Я спросил, не лучше ли подождать, а потом выбрать самое ценное. Хорошие мысли попадаются, но одна на сотню. Он ответил, что нужно все и последовательно.

— Будет тебе последовательно, — сказал я.

На следующий звонок я ответил.

Пожилая горожанка жаловалась, что цена ее дома упала, как только рядом поселилась курдская семья. Я молча продолжал раскладывать пасьянс. Наконец она спросила, слушаю ли я ее.

— Конечно, — заверил я. — Записываю каждое слово.

Она продолжала: норвежцы просто хотят жить спокойно. Им не нужны изнасилования, наркотики и поножовщина. До сих пор мы за все платили — пора сказать «Стоп!». Хватит молчать. Я попросил ее назвать свое имя. По опыту я знал, что это — отличный способ заткнуть человека.

— Я думала, что можно говорить анонимно, — сказала она.

— Конечно, можно и анонимно, но все расисты должны сообщать свои полные имена.

Она спросила, почему я называю ее расисткой.

— А как вы сами себя называете? — поинтересовался я.

Потом позвонил мужчина с оддинским выговором. Он сказал, что нужно принять контрмеры. Мусульмане идут на север. Они уже проникли в глубь Европы. Это война культур. Скоро и до нас доберутся.

— Если фундаменталисты добьются чего хотят, Европа склонится перед исламом, — сказал он.

— А чего хотят фундаменталисты? — спросил я.

— Ну, вся Одда это увидела. Они хладнокровно убили белого человека.

— Кто «они»?

— Сербы.

— Так это сделали они?

— Да, и все об этом знают.

— Так, стало быть, они мусульмане?

На том конце повисло молчание.

Я сказал:

— Тогда мы с большой радостью сообщаем вам, что сербы — не мусульмане. Они христиане.

Молчание.

— Что-то не так? — спросил я. — Весь день насмарку?

— Все равно, кто они, — сказал мой собеседник. — Они угрожают демократии и христианской культуре.

— Христиане угрожают?

— Нет, беженцы.

— Все мы сербы, — сказал я и положил трубку.

Новый главред как-то назвал публику великим детективом. Надо, мол, использовать публику, приглашать в газету, извлекать из ее умений выгоду. Я ждал, когда этот великий детектив заткнется. Или выйдет на улицу посмотреть, как дела обстоят на самом деле.

Следующий позвонивший заявил, что через границу так и прут.

— Расисты? — уточнил я.

Он не слушал. Он читал мне лекцию о том, что к нам большими партиями ввозятся бандюги и террористы. Мы пригрели на груди убийц и насильников. Он спросил:

— И что останется от Норвегии?

И сам ответил:

— Ничего.

Потом поинтересовался:

— Вы согласны?

Я выдержал небольшую паузу и спросил, действительно ли ему интересно мое мнение. Он сказал, что интересно, и весьма. Я сказал, что в таком случае отвечу.

— Чужаков не бывает, — сказал я.

Он молчал. Я повторил. Сказал, что ему стоит подумать над моими словами. Когда он поймет их смысл, то может позвонить снова.

— У вас не должно быть мнения, — сказал он.

— Это не мнение, — ответил я. — Просто к сведению. Чужаков не бывает.

Он бросил трубку. Я записал его номер, отыскал имя владельца по интернет-справочнику и от этого имени написал сентенцию со следующей концовкой: «„Чужаков не бывает“, — заключил Ян Ове Лягрейд из Аскёя».

И снова вышел на Буги-стрит. Я открыл клоаку. И дерьмо полилось на меня. Я плавал в нем. В следующие два часа мне позвонило более тридцати человек. Большинство предпочли не называть имен. Но я вылавливал их в Интернете, а потом писал прямо противоположное тому, что они говорили. Когда работа была закончена, позвонили из бергенской редакции. Секретарь сказал, что от сообщения к сообщению удивляется все больше. Он заметил, что все они заканчивались выводом, что чужаков не существует. Я хочу, чтобы меня уволили, или что?

— Эй! — крикнул я. — Надо всегда прислушиваться к великому детективу.

~~~

Небо потемнело. Скоро дождь. Весь мир пожаловал в Ханксвилл, и я не знал, что мне с этим делать. У меня не было никакой программы действий. Никакого руководства.

Позвонила завотделом, поинтересовалась, как там телефонный опрос. Я ответил, что записал тридцать блестящих комментариев. Она спросила, не съездил бы я кое-куда. В садовом кресле в Тюсседале неподвижно сидит толстая женщина. Думают, что от зрелища пожара она потеряла рассудок. Я спросил, не ослышался ли я. Мне надо написать о толстой женщине, которая неподвижно сидит в кресле?

— Да, — ответила она и добавила, что женщина, возможно, пьяна. Возможно, ее надо спасать от нее самой. Но может быть забавный сюжет и потрясающая фотография. Фотограф и прочие уже на месте.

Я сказал, что занят с видеокассетами. Проверяю, что смотрят дети иммигрантов. Только что вот просматривал фильмы из местного проката.