Пнин между тем был поглощен удовлетворением чисто пнинского пристрастия. Он был в тисках пнинианской дилеммы. Наряду с прочими предметами, совершенно необходимыми для пнинского ночлега в чужом городе, а именно – ботиночных распорок, яблок, словарей и тому подобного, в его кожаном саквояже был и сравнительно новый еще черный костюм, в котором Пнин собирался в тот вечер читать лекцию ("Являются ли русские коммунистами?") кремонским дамам. Там же лежала лекция для симпозиума ("Дон Кихот и Фауст"), которую Пнин должен был прочесть в понедельник и текст которой он намерен был штудировать завтра, на обратном пути в Уэйндел, а также курсовая работа аспирантки Кэти Кис ("Достоевский и гештальтпсихология"), которую он должен был прочесть за доктора Гагена, бывшего ее главным мозгоукладчиком. Проблема возникала следующая: если хранить кремонский доклад – пачку машинописных листов, аккуратно сложенных пополам, – на груди, в надежном тепле внутреннего пиджачного кармана, то существовала, хотя бы теоретически, опасность того, что он забудет переложить листки в тот пиджак, в который он облачится вечером. С другой стороны, если уже сейчас переложить доклад в карман вечернего пиджака, лежавшего пока в саквояже, то его замучает, и он знал об этом, мысль, что багаж его может быть украден. С третьей стороны (подобное состояние духа чревато бесконечным умножением сторон), во внутреннем кармане теперешнего его пиджака находился драгоценный бумажник, содержавший две десятидолларовые бумажки, вырезанное из газеты "Нью-Йорк таймс" письмо по поводу Ялтинской конференции, которое он написал с моей помощью еще в 1945 году, а также свидетельство о получении американского гражданства; с точки зрения физической представлялось вполне возможным, что, вытаскивая в случае нужды бумажник, он по неловкости выронит сложенные листки. За двадцать минут своего железнодорожного путешествия наш друг успел уже два раза открыть саквояж и заняться перекладыванием бумаг. В тот момент, когда кондуктор вошел в их вагон, прилежный Пнин уже преодолевал новейший плод умственных усилий Кэти, начало которого звучало так: "Переходя к обозрению интеллектуального климата, в котором протекает наше существование, нельзя не отметить…"
Вошел кондуктор; не стал будить солдата; пообещал женщинам, что предупредит их, когда они будут подъезжать к своей станции; наконец, качая головой, стал разглядывать пнинский билет. Остановка в Кремоне была отменена еще два года назад.
– Важнейшая лекция! – вскричал Пнин. – Делать что? Настоящее катастроф!
Седовласый кондуктор с серьезностью и с удобством опустился в кресло напротив Пнина и молча раскрыл толстое затрепанное расписание с грушами чернильных вставок. Через несколько минут, точнее, в 3.08, Пнину следует выйти в Уитчерче; тогда он сможет поймать четырехчасовой автобус, который часам к шести вечера доставит его в Кремону.
– Я думал, я выгадывал двадцать минут, а теперь я терял почти два целых часа, – с горечью сказал Пнин. Потом он откашлялся, прочищая горло, и, не слушая утешений седовласого добряка ("Наверстаете"), снял очки, забрал свой тяжеленный саквояж и удалился в тамбур, чтобы там дождаться, когда летящая мимо смутная зелень исчезнет и на месте ее возникнет нужная станция.
2
Уитчерч материализовался точно по расписанию. Раскаленное, недвижное пространство бетона и солнца простиралось за геометрически плотными, четко срезанными тенями. Погода была здесь неправдоподобно летней для октября. Настороженный Пнин вошел в залу ожидания с ненужной печкой посередине и огляделся. В пустынном углу был сверху до пояса виден вспотевший парень, который заполнял какие-то бланки, разложив их перед собой на широкой деревянной конторке.
– Информация, пожалуйста, – сказал Пнин. – Где есть остановка четырехчасовой автобус в Кремону?
– Напротив, – молниеносно отозвался служащий, не поднимая головы.
– Где есть возможность оставлять багаж?
– Этот? Присмотрю.
И с чисто американским небрежением к форме, которое всегда приводило Пнина в замешательство, он сунул саквояж в угол на полку.
– Квитаншн? – спросил Пнин, беспечно придавая английское звучание русскому слову.
– Чего? Чего?
– Номер? – Пнин сделал еще одну попытку.
– Не нужен, – сказал парень и вернулся к своей писанине.
Пнин вышел на улицу, удостоверился, действительно ли там находится автобусная остановка, потом зашел в кафе. Он поглотил бутерброд с ветчиной, заказал второй и его поглотил тоже. Ровно без пяти четыре, заплатив за бутерброды, зато бесплатно выбрав себе превосходную зубочистку в имеющем форму сосновой шишки специальном стаканчике, возле кассы, Пнин отправился на вокзал за своим саквояжем.
За конторкой теперь сидел другой служащий. Того, который был раньше, срочно вызвали домой – отвозить жену в родильный дом. Вернется через несколько минут.
– Но я должен получать мой саквояж! – закричал Пнин.
Служащий выразил сожаление, но помочь ничем не мог.
– Вот там! – закричал Пнин, перегнувшись через конторку и тыча пальцем в угол.