Пнин

— Вероятно он принял вас за кого-то другого,— сказал Клементс.— И, как знать, может быть, вы и в самом деле кто-то другой.

Прежде чем они пересекли улицу, их догнал д-р Гаген. Профессор Томас, все еще недоумевая, простился.

— Ну вот,— сказал Гаген.

Стояла ясная осенняя ночь, снизу бархатная, наверху стальная.

Джоана спросила:

— Вы в самом деле не хотите, чтобы мы вас подвезли?

— Тут десять минут ходьбы. А в такую великолепную ночь пройтись пешком просто необходимо.

Втроем они постояли с минуту, глядя на звезды.

— И все это миры,— сказал Гаген.

— Или,— сказал Клементс, зевая,— страшный ералаш. Я подозреваю, что на самом деле это флуоресцирующий труп, а мы сидим внутри него.

С освещенного крыльца донесся сочный смех Пнина, кончившего подробно рассказывать Тэерам и Бетти Блисс о том, как он сам однажды возвратил чужой ридикюль.

— Идем, мой флуоресцирующий труп, пора ехать,— сказала Джоана.— Очень рады были повидать вас, Герман. Передайте привет Ирмгарде. Какая чудесная вечеринка! Никогда я не видела Тимофея таким счастливым.

— Да, благодарю,— рассеянно откликнулся Гаген.

— Надо было видеть его лицо,— сказала Джоана,— когда он сказал нам, что завтра собирается говорить с агентом о покупке этого волшебного дома.

— Вот как? Вы уверены — он так и сказался — резко спросил Гаген.

— Именно,— сказала Джоана.— И уж, конечно, никто так не нуждается в собственном доме, как Тимофей.

— Ну, покойной ночи,— сказал Гаген.— Рад, что вы пришли. Покойной ночи.

Он подождал, пока они дойдут до машины, поколебался и зашагал назад к освещенному крыльцу, где стоя, как на сцене, Пнин во второй или третий раз принимался пожимать руки Тэерам и Бетти.

(«Никогда бы,— сказала Джоана, пятя машину и вращая руль,— никогда бы я не разрешила своей дочери поехать за границу с этой старой лесбиянкой».— «Тише,— сказал Лоренс,— может быть, он и пьян, но он еще достаточно близко, чтобы тебя услышать».)

— Я вам не прощу,— говорила Бетти своему хозяину, который был чуть-чуть навеселе,— что вы не дали мне вымыть посуду.

— Я помогу ему,— сказал Гаген, всходя по ступеням крыльца и стукая по ним палкой.— Вы, детки, ступайте теперь.

Еще один, последний круг рукопожатий, и Тэеры с Бетти ушли.

12

— Прежде всего,— сказал Гаген, когда они с Пниным вернулись в гостиную,— я бы, пожалуй, выпил с вами еще стаканчик вина.

— Чудно, чудно! — вскричал Пнин.— Мы допьем мой крюшон.

Они удобно уселись, и д-р Гаген сказал:

— Вы великолепный хозяин, Тимофей. Это приятнейшая минута. Мой дедушка говаривал, что стакан хорошего вина всегда следует растягивать и смаковать, как если бы он был последним перед казнью. Хотел бы я знать, что вы положили в этот пунш. Я хотел бы также знать, правда ли, как утверждает наша милейшая Джоана, что вы собираетесь приобрести этот дом?

— Не собираюсь, а просто высматриваю потихоньку возможность,— ответил Пнин с журчащим смешком.

— Не уверен, что это было бы разумно,— продолжал Гаген, обхватив ладонями стакан.

— Конечно, я надеюсь, что получу наконец штатное место,— сказал Пнин не без лукавинки.— Я теперь ассистент профессора уже девять лет. Годы бегут. Скоро я буду заслуженный ассистент в отставке. Гаген, почему вы молчите?

— Вы ставите меня в крайне затруднительное положение, Тимофей. Я надеялся, что вы этого вопроса не поднимете.

— Я не поднимаю вопроса. Я просто говорю, что я рассчитываю, что — о, не в будущем году, но например, к сотой годовщине Освобождения Рабов — Уэйндель сделает меня адъюнктом.

— Да, но, видите ли, мой дорогой друг, я должен открыть вам печальный секрет. Это покамест неофициально, и вы должны обещать мне никому не говорить об этом.

— Клянусь,— сказал Пнин, подымая руку.

— Вы не можете не знать,— продолжил Гаген,— с какой любовью и заботой я создавал наше великолепное Отделение. Я также уже не молод. Вы говорите, Тимофей, что вы здесь уже девять лет. А я отдавал этому университету все, что было в моих силах, в продолжение двадцати девяти лет! Все, что было в моих скромных силах. Как написал мне на днях мой друг д-р Крафт — вы, Герман Гаген, один сделали в Америке для Германии больше, чем все наши миссии в Германии сделали для Америки. А что получается теперь? Я пригрел на своей груди этого Фальтернфельса, эту змею, а теперь он пролез на главные роли. Я не буду пересказывать вам все подробности этой интриги!

— Да,— сказал Пнин со вздохом,— интрига ужасная вещь, ужасная. Но, с другой стороны, честный труд всегда докажет свою ценность. В будущем году мы с вами будем читать превосходные новые курсы, которые я давно задумал. О Тирании. О Сапоге. О Николае Первом. Обо всех предшественниках современных злодейств. Гаген, когда мы говорим о несправедливости, мы забываем об избиении армян, о пытках, изобретенных в Тибете, околонистах в Африке... История человека — это история боли!

Гаген нагнулся к своему другу и похлопал его по костлявому колену.