Двум творческим личностям непросто ужиться под одной крышей. Кто-то сказал, что союз двух творческих людей – это уже трагедия. Еще труднее вместе, всего в двух комнатах, работать, – но и выхода никакого нет. Художник – это человек, лишенный всех привилегий кроме творчества. Иногда он лишен даже приличных условий для работы, – это проза жизни, ее будни. В Канаде института придворных живописцев, который всегда существовал в России, – нет. Как нет художников, получающих выгодные заказы только потому, что они из своего круга, они близко держатся к власть имущим, близко стоят у трона.
А если бы и была такая практика, – все равно художник не получил бы материальной поддержки, разве что моральную, – добрым словом. И то – не мало. Художнику здесь не выделят бесплатной студии за счет города, не устроят бесплатной выставки, не дадут денег на жизнь. Им не достанется заказ писать портрет сановника за государственный счет, репортаж о выставке не покажут по телевизору – это событие рядовое, малозначительно по телевизионным меркам, не выпустят каталог или буклет, – крутись сам, рассчитывай на себя.
Но последняя и единственная привилегия, – занятие творчеством, когда ты можешь создать замысел полотна и воплотить его, ты можешь отправиться в путь, пройти его, подняться наверх, покорить вершину, – стоит всех привилегий и жизненных благ.
Новые трудности перевода
С холма на Квебек смотрел наш Пушкин. Здесь в самом высоком месте, откуда открывается чудесный вид на город, на медные шпили церквей и черепичные крыши старинных домов, – установлены несколько бюстов всемирно известных писателей и поэтов, живших в разное время в разных странах, но творивших на французском языке.
Наш Александр Сергеевич, как мне показалось, смотрел на город задумчиво и печально. Я постоял рядом, любуясь памятником. Здесь одно из тех мест в Северной Америке, где испытываешь гордость, что ты русский человек. И думаешь: пока был и есть Пушкин, а он жив всегда, ему принадлежит вечность, – жива и русская литература, и не умрет никогда.
В самый разгар моих размышлений, – словно специально подгадал, – позвонил литературовед и переводчик Ричард Колберт. Он прочитал "Сломанный забор" и повесть Риты "Не уходи, родной". Ричард был полон впечатлений, готов к серьезному разговору, как только у нас появится свободное время. Приезжать к нему в Вашингтон нет надобности, но телефонной беседой с Ритой он ограничиваться не хочет. Лучше, если из гостиницы мы свяжемся по скайпу, посмотрим друг на друга и побеседуем.
Вспомнилось о двадцати ящиках французского коньяка, точнее деньгах, что получу, если отзыв Колберта о "Сломанном заборе" будет отрицательным. Да, деньги хорошие, даже очень, отказываться от них, играть в благородство и великодушие, я не стану, потому что потратил на Риту пропасть времени, которое – те же деньги, да и, признаться, поиздержался в дороге.
Первоначально, в горячке спора с Ритой, даже подумал: выиграю спор, но деньги не возьму, но спустя время передумал. Какого черта, в конце концов… Я не Ротшильд и не Рокфеллер, чтобы бросаться такими деньгами, а Рита, точнее ее отец, оплачивающий поездки дочери по миру, гостиницы, наряды, – человек более чем обеспеченный, для него двадцать ящиков коньяка такая мелочь, что и разговора не стоит.
Мало того, он будет рад как-то отблагодарить меня за труды, – пусть даже таким способом. И вообще, спор есть спор. Отдай и не греши. Эти мысли пронеслись сумбурным потоком, но почему-то радости не принесли. Напротив, услышав интонации Колберта, его веселый голос я почувствовал, как сердце кольнула тревога.
– Ричард, но в двух словах скажи свое мнение. Мне одному, по секрету. Пьеса не понравилась? Да или нет?
Но собеседник оказался непреклонен:
– Андрей, впереди разговор. Зачем торопить события.
Моя тревога стала расти. Может быть, все плохо, пьеса ему по душе? Нет, такого не может быть. Ричард человек с высоким художественными запросами, нужно написать по-настоящему качественную вещь, чтобы заслужить его доброе слово. "Забор" полон недостатков, которые трудно даже перечислить… Эти сомнительные герои, этот водитель грузовика… Недоделанный, душевно неразвитый расист, человеконенавистник. Сюжет с банальной ожидаемой концовкой, слог вялый, а диалоги скучные.
– Хорошо, мы тебе позвоним, как только…
Рита, стоявшая рядом, напряглась, спросила, кто это. Пришлось ответить правду. Сказал, что с Ричардом свяжемся позже, вечером. А пока погуляем по городу, зайдем в старинные лавки, в ресторан. Хотелось потянуть время, подготовиться к разговору, возможным плохим известиям. Нет, о поражении я еще всерьез не думал, оно казалось невозможным и все же…
– Не торопись.
– Нет уж, сейчас я тороплюсь, – отрезала Рита.
С реки дул ветер, трепавший ее волосы, щеки разрумянились, в глазах загорелись огоньки, или это солнце затеяло игру в свет и тени. В эту минуту она была так хороша.