Налево пенится Чеченский пролив. С внутренней стороны он довольно глубокий, местами до пяти метров, а с наружной — мелкий, и много подводных рифов закрывает вход в него с моря.
Когда подует моряна — юго-восточный ветер, то волны, набегая на мелкие рифы, дыбятся, растут вверх, толкутся, как в ступке, и горе тому, кто попадет в это волнение. Не мало погибло здесь всякого рода судов; твердо знают об этом моряки Каспия, и лихая слава окружает этот пустынный остров.
Мое внимание привлек повторяющийся плеск в трюме.
Прислушаюсь — тихо, а затем, немного погодя, кто-то снова пошевельнется.
— У тебя в трюме никого нет?
— А что?
— Показалось мне, что кто-то плещется.
Яков улыбнулся:
— Это я вчера сазана забыл взять, наверно, он и ворочается.
— Неужели он со вчерашнего вечера живой?
— Сазан-то? Вот-те на! Он трое суток в избе проживет, не то что в сыром трюму, — Яков тихо засмеялся, — такая тварь. Ужо поужинаем, в котле не заворочается!
Далеко на горизонте показались рыбацкие лодки, увешанные с половины мачты, как гирляндами, аханами для просушки. Невдалеке около них, исчезая за волнами, мелькали две маленьких лодки-подчалки, с которых рыбаки осматривали выставленные сети.
Ветер становился все тише, и приближавшаяся Кумская степь дышала своим жаром.
Стайки уток носились над линией горизонта. Кричали чайки. Изредка слышался плеск игравшей рыбы.
Запоздавшая весна пришла быстро и шумно, как приходит гость, которого случайно задержали дома перед уходом.