Он созывает команду на пароход. Первым вылезает откуда-то из люка, весь в мазуте, помощник машиниста.
— Готовь машину!
— Есть! — и механик, как Мефистофель, снова проваливается в преисподнюю парохода.
Через несколько минут слышится гул, вздохи машины, и из трубы парохода начинает клубиться темно-коричневый, потом все чернее и чернее и, наконец, совершенно черный дым. Он столбом поднимается к небу и исчезает там, в лазоревой выси.
Откуда-то появляются матросы с сумками и провизией в руках. Гаврилыч обходит пароход.
— Чего галдите! — снова обращается он к рыбакам, которые уже давно бросили кричать и, сбившись в кучу, кто лежа, кто сидя, ожидают дальнейших распоряжений капитана.
— Берите буксир! Зачаливай! Васька! Отдай буксир, — командует он, уходя в каюту одеваться.
Через полчаса все готово. Все на своих местах. Гаврилыч в ватном пиджаке, шапке и сапогах стоит на капитанском мостике и смотрит, как выравниваются на буксире рыбацкие лодки.
Что-то заметил. Берет рупор и, повернувшись, кричит:
— Кузьма, поправь канат!
На лодке подбегают к носу, что-то делают, после чего наступает спокойствие.
— Средний! — гудит в металлическую трубку в машину Гаврилыч. Из трубы дым идет более густой. Колеса начинают все чаще и чаще ударять по воде.
Как утка с плывущими за ней утятами, пароход выплывает из бухты, ведя на буксире двадцать рыбацких лодок.
В последний раз машу платком в ответ деду Семену и иду в город, чтобы узнать, каким путем мне удобнее проехать на «северные» промысла, — туда, где тянется полуостров Уч, где Аграханский залив и казачьи Тушиловка и Брянск, туда, где рыбацкие гнезда прячутся в приморских камышах, где море теряет свои яркие краски, становится мельче, где тише играет бурун, где населеннее и веселее берега. В тот край, куда долетает воздух Северного Каспия.
Прихожу к станции железной дороги, мимо которой день и ночь идут поезда на север, в центр европейской части Союза, и на юг — в далекое Закавказье.
Немного подальше от станции, там, где белеется здание холодильника, а за ним консервный завод, люди суетятся, грузят и отправляют рыбу, стекло, фрукты.
В самый город ведет широкая и довольно крутая лестница.
Если пересечь улицу, которая проходит выше конька станции, и подняться туда, где на церкви повешены громадные путейские знаки и фонари, то, обернувшись на море, вы видите бухту Махач-Кала. Вот южный мол, принимающий на себя удары Каспия, направо, на юг — извилистый берег, по которому разбросаны группы строений, а налево, на север — пустынный, желто-зеленый берег, тонущий в зеленых водах моря.
Махач-Кала растет и строится. Правда, сейчас нет возможности переночевать в городе самым обыкновенным образом, то-есть в гостинице. Никогда нет свободных комнат! Но местные аборигены убедительно говорят, — и нельзя с этим не соглашаться, — что это не беда.
Развивается жизнь, промышленность, строительство — вот что главное, а переночевать, — экая важность, — можно у знакомого (если он есть) на диване.
Перед вами нет следов отважной борьбы Шамиля с Российской империей или их почти не видно, а тем не менее, когда вы ходите по этому городу, то чувствуете, что он был построен как опорный военный пункт, как порт-крепость.
Сейчас это главный город Дагестана.
Стоит он, как верный страж, у моря, а с запада его окружают с синеющими верхушками горы.
Горы идут непрерывной цепью, справа и слева, и сколько хватит глаз, видишь гребни высоких гор. Сколько звезд на своде неба, столько гор в Дагестане!
Остров Чечень, как пограничный столб, к северу от него море, мелкое, не больше восьми-девяти метров, а к югу, чем дальше, тем глубже, и до дна не десятки, а сотни метров.
Берега к северу и югу от острова тоже разные. Если к югу, не считая устьев рек и речек, нет совершенно заливов вплоть до Апшеронского полуострова, то к северу от Чечни море искромсало берег на куски.
Не сосчитать заливов, проранов, култуков, которые подступают к морю, начиная от вечно изменчивой дельты Терека и кончая Кумскими разливами.
Аграханский, Брянский и Кумский заливы тянутся к Каспию, а песчаные косы преграждают им путь и хотят сделать из заливов маленькие «морца» — озера.
На западе, в калмыцких степях, там, где раньше кибитки стояли на берегу Каспия, теперь солончак и мелкие умирающие озера. Даже в самый сильный ветер с моря вода Каспия не доходит до этих соленых озер. Сейчас Аграханский залив еще борется с полуостровом Уч, который хочет раз’единить его с Каспием.
Залив тянется на север, просит у реки Кордонки воды, просит ее у Терека, а Уч закинулся далеко-далеко в море и засыпают косами пролив. Уч почти достигает острова Чечень. Навстречу, на соединение с песками Уча, идут береговые отмели от Лопуховки и Старого Терека. В некоторых местах пески так стеснили залив, что ширина его с двенадцати сократилась до двух километров.