По берегам Каспия. От Апшерона до Терека (с 25 фотографиями и картой)

— Пробовали, ну да ведь сразу ничего не бывает, — отвечает Ракаев, — имеются ненормальности.

Раздается звон колокола на обед. Группа рабочих подходит к машине и, с минуту постояв, уходит в помещение. Из конторы расходятся служащие. Возвращаясь с соседней тони, идет старший неводчик.

— Почтение земляку! Ну, как ваша механация?

Рабочие молчат, и только слышно, как скрипят гайки под нажимом ключа.

Ракаев тоже как будто не слышит вопроса.

— Что ж, ребята, пойдем обедать? — спрашивает Ракаев.

Молчание. Потом тот, который постарше, не отрываясь от работы, говорит:

— Докончим, Семен Иваныч, а там и закусим.

— Докончить, так докончим, — добродушно соглашается Ракаев.

Неводчик сплевывает и, уходя, говорит как бы про себя:

— Нетто машиной управишься? Пригнать бы сюда комплект саратовских мужиков, они за сутки пятьдесят вагонов из невода выкатят.

Проходит еще с полчаса, а слесаря и Ракаев работают не отрываясь.

К конторе под’ехала пара вороных, запряженная в линейку. Приехал Михал Михалыч.

Узнаю его черную шапку и синюю рубаху. Через минуту он окружен рабочими и служащими так, что его не видно за спинами сомкнувшихся людей.

— Михал Михалыч приехал, — говорю я Ракаеву.

Рабочие молчат. Ракаев, не поднимая головы и не отвечая, наливает масло в мотор, то отвинчивая, то завинчивая блестящие краны и винты.

Михал Михалыч отделяется от толпы и идет к нам.

— Что, пробовали? — говорит он, подходя к машине.

— Пробовали, — отвечает Ракаев, — вот щиток приделали, теперь должен сам брать сельдь.

— А инженер был?

— Был, да ему не разорваться — и туда и сюда надо поспеть.

Михал Михалыч долго молча смотрит на машину. Наконец, как будто придя к выводу, медленно говорит:

— Не то рыбу ловить, не то пробовать, — и уходит по направлению к неводу.

Молчание.

— Не шуточное это дело заставить машину заместо людей селедку из невода таскать, — рассуждает Ракаев. — Ну, а все-таки, как ты не вертись, а машина свое докажет.

— Пойдем, ребята, обедать!

Элеватор играет на солнце своими новыми частями, как боевое орудие, которое готово, чтобы его выдвинули на бой за овладение новыми позициями.

* * *

Чем дальше на север, туда, где коварный Терек течет своими мутными водами в желтых камышах, тем безлюднее. Реже попадаются промыслы, реже тони — и, наконец, пустынный берег спокойно нежится, согреваемый солнцем и убаюкиваемый песней старого моря.

Кое-где блеснет новой крышей деревянный, сарай — это рыбаки ловят кильку.

Издали не видно их «скипастей» — громадного сетяного мешка, расставленного на веревках и якорях, в который сама заходит доверчивая рыбка.

Теряются в морской зыби колья сети, на которых она растянута, и, лишь подойдя вплотную к месту установки, можно заметить, что стоит какая-то ловушка.

— Есть ли рыба? — спрашиваю я, здороваясь с кудрявым, черноголовым рыбаком в сапогах и рубахе на выпуск.

— Тянется понемножку. — Ответ обычный для каспийского рыболова, в то время когда рыба ловится хорошо. Удивительно, он никогда не скажет, что лов отличный. Почему? Едва ли на этот вопрос можно дать точный ответ. Так отвечали его отец, дед, — так отвечает и он.

А если лов средний, то он непременно подчеркнет, что дело из рук вон плохо — «никакого лову нет».

— Часто осматриваете ловушку?

— Часа через три. Смотря какая погода. Сейчас вот поедем.

Прошу захватить меня. Взяв с собой еще двух рыбаков, мы на остроносой лодке гребем к дальнему концу ловушки.

— Тише! — командует курчавый.

Складываются весла, и гребец с правой стороны хватается за кол, где прикреплена сеть. За ним другой. Медленно перебираем громадный сетяной мешок, который растянут на четырех кольях. Беремся за один конец и постепенно сгоняем в противоположный угол мешка быстро мелькающих рыбок.

Выше и выше поднимается со дна сетка, и меньше делается площадь воды, окруженная ею. Кильки мечутся и стараются удрать из мешка, но, ткнувшись в частую ячею — еле мизинец просунеш, моментально сбиваются в кучу.

— Поддержи, Кузьма, — командует старший. — Выливай! — Кузьма подхватывает сеть, задерживает лодку, и в нее льется живая серебристая лава.

Снова медленно опускается сеть на прежнее место, и мы выезжаем из скипасти.

Улов — два-три центнера. Если так идет килька круглые сутки, то лов не плохой.

Несколько взмахов веслами — и лодка у берега. К нам подходят женщины с большими корзинами, в которые переваливают живую кильку.

Быстро уносят ее в сарай, где стоят громадные бочки, и через несколько минут засыпанная солью килька закрывается рогожами.

Вот и все! А через три часа история повторяется снова.

— Куда же продаете кильку?

— На консервный завод сдаем, там ее в жестянку кладут. Всю ее с подряда сдаем, по условию.

— И прибыльно?

— Да оно как придется, нынче расходы, надо быть, оправдаем, — уклончиво отвечает тот же курчавый. Остальные молчат.

— Вы не здешние? — спрашиваю я, вглядываясь в их загорелые лица.

— Не, мы азовцы. Вот отловимся и опять домой на Кубань.

— И много вас тут, по берегу?

— Да, есть вот пониже нас две стоянки, а повыше к Махач-Кала тоже сколько-то имеется. Занимаемся, кормиться надо! — скромно добавляет старший.

— А красноловы-рыбаки есть здесь?