По Берлину. В поисках следов исчезнувших цивилизаций

Каноничность, или нормативность, мусульманского искусства, сложившаяся в Средние века, сохранилась здесь вплоть до ХХ в. Эта традиция строгого следования сюжетам, жанрам, формам, и даже деталям, предполагает устоявшееся понимание творчества как приобщения к опыту предыдущих поколений, усвоения предшествующих достижений. Отсюда оценка профессионализма творческой личности – в зависимости от его вклада в общее непрерывное традиционно-коллективное начало. А отношение творческой личности к себе – резчика по камню, чеканщика, поэта, миниатюриста, каллиграфа, ткача и т. д. – как к последовательно соединенным звеньям непрерывной цепи традиции.

Так, к канонам мусульманского искусства относилась не только тематика – героическая, лирическая, философская и никогда – сатирическая (!), но и традиционные сюжеты. К примеру, библейско-коранического характера («Юсуф и Зулейха»), из индийского фольклора («Вис и Рамин», «Калила и Димна»), из арабского – «Лейли и Меджнун», «Тахир и Зухра», «Фархад и Ширин», из фольклора тюркоязычных народов – легенды об Александре Македонском (Искандере в арабском варианте).

Каноничным было и отношение к женщине. С одной стороны, кораническая традиция продолжает иудаистское и христианское представление о женщине, ставшей причиной первородного греха, но с другой стороны, женщины семьи Мухаммада – его жена Айша и дочь Фатима – признаны в верованиях мусульман Средней Азии и Поволжья покровительницами женщин и женских работ. Тем не менее следует подчеркнуть, что отношению к женщине в исламе свойствен особенный колорит, присущий всем восточным культурам – от египетской и шумеро-аккадской до иудейской, индийской и китайской: женщина – как источник чувственного наслаждения. Так, в мусульманской картине рая присутствует мотив плотских утех праведников с прекрасными девами-гуриями, к утру восстанавливающими девственность. Поэтому при создании женского портрета (как живописного, так и словесного) подчеркивался отнюдь не интеллект, а внешняя привлекательность, сравнение с экзотическими растениями или драгоценными каменьями (луноликая, стройная – как кипарис, губы – как рубины, глаза – как изумруды, локоны – как агаты, щеки – как гиацинты):

Как с обнаженной грудью раб, я шел знакомою тропой,
И вот навстречу мне она, как кипарис, тонка, стройна.
И мне, ласкаясь, говорит: ты истомился без меня?
И мне, смущаясь, говорит: твоя душа любви верна?
И я в ответ: о ты, чей лик затмил бы гурий красотой!
О ты, кто розам красоты на посрамленье рождена!
Мой целый мир – в одном кольце твоих агатовых кудрей!
В човганы локонов твоих вся жизнь моя заключена.
Я сна лишился от тоски по завиткам душистых кос,
И от тоски по блеску глаз лишился я навеки сна.
Цветет ли роза без воды? Взойдет ли нива без дождя?
Бывает ли без солнца день, без ночи – полная луна?
Целую лалы уст ее – и точно сахар на губах,
Вдыхаю гиацинты щек – и амброй грудь моя полна.
Она то просит: дай рубин – и я рубин ей отдаю.
То словно чашу поднесет – и я пьянею без вина...
Рудаки (пер В Левика)

Для справки: лал – драгоценный камень шпинель, рубин. Так что «обмен рубинами» следует рассматривать как метафору поцелуя.

Исключение из этой традиции представляет собой исламское искусство в Южной Азии периода Великих Моголов, с которым можно ознакомиться по книжным иллюстрациям в отделе индийских альбомов.

Время правления династии Великих Моголов, захвативших Северную Индию и восточный Афганистан, начиная с Акбара (Джалал ад-Дина Мухаммада, по прозвищу Великий, 1556 – 1605) – это эпоха, которой мы обязаны замечательными памятниками архитектуры – мавзолей Акбара в Сикандре, дворец Махал-и-Хааз в Фатхпур-Сикри, Тадж-Махал в Агре – и расцветом живописной миниатюры. Именно в это время исламское искусство на территории Южной Азии носит отчетливые следы влияния индийской эстетики и индуизма. Сам же Акбар пытался создать новое вероучение, строящееся на объединении индуизма, зороастризма, ислама и христианства.