По Берлину. В поисках следов исчезнувших цивилизаций

Синкретизм подразумевает соединение в одном произведении нескольких самостоятельных в европейском понимании видов искусства. В данном случае это соединение поэтического текста (а Коран, как и другие священные книги в оригинале, представляет собой поэтический текст), каллиграфии, визуального начала и философского подтекста. Именно с этих позиций и следует воспринимать ритуальные ковры и архитектурные украшения мечетей, караван-сараев, погребальных памятников и подставок для Корана, широко представленных в залах Музея. Ни одно из искусств не существует в отрыве от другого, и все они вместе направлены на одну цель: максимально более полного воздействия на зрителя.

Так что обратите внимание на то, как взаимодействуют «арабески» – так называется затейливый орнамент, состоящий из сложных геометрических построений либо из переплетений листьев с геометрическими формами, где одинаковые мотивы плотно прилегают друг к другу – с «арабской вязью», курсивом изречений из Корана в молельной нише мечети из Кашана (1226) или в архитектурных деталях Женской башни из дворца Альгамбры (Гранада, XIV в.), как сочетаются остроугольные геометрические и растительные мотивы с шестилепестковыми розетками и вплетением животного орнамента (львов) в фасаде Мсхаты (дворец калифа, VII – VIII вв.) или как корреспондирует каллиграфическое оформление текста особенной графикой и разного цвета тушью с живописными миниатюрами, на равных правах включенными в текст, – в альбомах и манускриптах XVI в.

Каноничность , или нормативность, мусульманского искусства, сложившаяся в Средние века, сохранилась здесь вплоть до ХХ в. Эта традиция строгого следования сюжетам, жанрам, формам, и даже деталям, предполагает устоявшееся понимание творчества как приобщения к опыту предыдущих поколений, усвоения предшествующих достижений. Отсюда оценка профессионализма творческой личности – в зависимости от его вклада в общее непрерывное традиционно-коллективное начало. А отношение творческой личности к себе – резчика по камню, чеканщика, поэта, миниатюриста, каллиграфа, ткача и т. д. – как к последовательно соединенным звеньям непрерывной цепи традиции.

Так, к канонам мусульманского искусства относилась не только тематика – героическая, лирическая, философская и никогда – сатирическая (!), но и традиционные сюжеты. К примеру, библейско-коранического характера («Юсуф и Зулейха»), из индийского фольклора («Вис и Рамин», «Калила и Димна»), из арабского – «Лейли и Меджнун», «Тахир и Зухра», «Фархад и Ширин», из фольклора тюркоязычных народов – легенды об Александре Македонском (Искандере в арабском варианте).

Каноничным было и отношение к женщине. С одной стороны, кораническая традиция продолжает иудаистское и христианское представление о женщине, ставшей причиной первородного греха, но с другой стороны, женщины семьи Мухаммада – его жена Айша и дочь Фатима – признаны в верованиях мусульман Средней Азии и Поволжья покровительницами женщин и женских работ. Тем не менее следует подчеркнуть, что отношению к женщине в исламе свойствен особенный колорит, присущий всем восточным культурам – от египетской и шумеро-аккадской до иудейской, индийской и китайской: женщина – как источник чувственного наслаждения. Так, в мусульманской картине рая присутствует мотив плотских утех праведников с прекрасными девами-гуриями, к утру восстанавливающими девственность. Поэтому при создании женского портрета (как живописного, так и словесного) подчеркивался отнюдь не интеллект, а внешняя привлекательность, сравнение с экзотическими растениями или драгоценными каменьями (луноликая, стройная – как кипарис, губы – как рубины, глаза – как изумруды, локоны – как агаты, щеки – как гиацинты):

Как с обнаженной грудью раб, я шел знакомою тропой,

И вот навстречу мне она, как кипарис, тонка, стройна.

И мне, ласкаясь, говорит: ты истомился без меня?

И мне, смущаясь, говорит: твоя душа любви верна?

И я в ответ: о ты, чей лик затмил бы гурий красотой!

О ты, кто розам красоты на посрамленье рождена!

Мой целый мир – в одном кольце твоих агатовых кудрей!

В човганы локонов твоих вся жизнь моя заключена.

Я сна лишился от тоски по завиткам душистых кос,

И от тоски по блеску глаз лишился я навеки сна.

Цветет ли роза без воды? Взойдет ли нива без дождя?

Бывает ли без солнца день, без ночи – полная луна?

Целую лалы уст ее – и точно сахар на губах,

Вдыхаю гиацинты щек – и амброй грудь моя полна.

Она то просит: дай рубин – и я рубин ей отдаю.

То словно чашу поднесет – и я пьянею без вина...

Рудаки (пер В Левика)