Читаем По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения полностью

Следует отметить еще одну любопытную деталь повествовательной структуры «Белых ночей», которая роднит его с анализируемыми текстами По. У По фигурируют два рассказчика-фланера: сам Дюпен, когда он берет слово и объясняет, как распутал то или иное дело, и его друг, повествователь, который не только обрисовывает обстоятельства, но и анализирует аналитические способности как таковые, воплощением которых является Дюпен, тем самым представляя последнего как некий обобщенный тип. У Достоевского повествователь тоже «раскладывается» на две составляющих: тот больной и сердитый горожанин, который начинает рассказывать от первого лица свою невероятную историю, несколько отстраняется, отходит на задний план, оставляет перволичную форму, когда ему надобно представить мечтателя как тип. При этом обоих роднит одна странность (bizarrerie), фантастическая причуда Дюпена, а именно «влюбленность в ночь, в ее особое очарованье». Дюпен с другом-сочинителем «бесцельно бродили до поздней ночи, находя в мелькающих огнях и тенях большого города ту неисчерпаемую пищу для умственных восторгов, какую дарит тихое созерцание»[176]. Они не только бродили по вечернему Парижу, но и просматривали вечерний выпуск «Судебной газеты» («La Gazette des Tribunaux» – реальная парижская газета того времени, которая публиковала уголовную хронику и название которой По в своем тексте пишет по-французски), где, собственно, и наткнулись на объявление об убийстве некоей мадам Л’Эспане, старой дамы, и ее незамужней дочери, проживавших в собственном доме, в верхних комнатах, которые когда-то сдавались жильцам.

Одинокому герою-чудаку и мечтателю «Белых ночей», так и не заведшему за восемь лет проживания в Петербурге ни одного знакомства, тоже чего-то мучительно не хватало – то ли преступления, то ли любви. Для преступления было еще рано, посему в отличие от парижской парочки По, которую женщины могли заинтересовать, очевидно, лишь в виде трупов, молодой Достоевский, находясь под обаянием обожаемого им Эжена Сю с его романтическими героями и парижскими тайнами, выбирает любовь. Это было уже предопределено романтическим кодом повествования, когда на небе появились звезды. Вслед за звездами появляется женщина – один из главных, значимых и расхожих топосов города в мужском литературном письме.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научное приложение

По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения
По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

В коллективной монографии представлены труды участников I Международной конференции по компаративным исследованиям национальных культур «Эдгар По, Шарль Бодлер, Федор Достоевский и проблема национального гения: аналогии, генеалогии, филиации идей» (май 2013 г., факультет свободных искусств и наук СПбГУ). В работах литературоведов из Великобритании, России, США и Франции рассматриваются разнообразные темы и мотивы, объединяющие трех великих писателей разных народов: гений христианства и демоны национализма, огромный город и убогие углы, фланер-мечтатель и подпольный злопыхатель, вещие птицы и бедные люди, психопатии и социопатии и др.

Александра Павловна Уракова , Александра Уракова , Коллектив авторов , Сергей Леонидович Фокин , Сергей Фокин

Литературоведение / Языкознание / Образование и наука

Похожие книги

Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами
Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами

Барон Жиль де Ре, маршал Франции и алхимик, послуживший прототипом Синей Бороды, вошел в историю как едва ли не самый знаменитый садист, половой извращенец и серийный убийца. Но не сгустила ли краски народная молва, а вслед за ней и сказочник Шарль Перро — был ли барон столь порочен на самом деле? А Мазепа? Не пушкинский персонаж, а реальный гетман Украины — кто он был, предатель или герой? И что общего между красавицей черкешенкой Сатаней, ставшей женой русского дворянина Нечволодова, и лермонтовской Бэлой? И кто такая Евлалия Кадмина, чья судьба отразилась в героинях Тургенева, Куприна, Лескова и ряда других менее известных авторов? И были ли конкретные, а не собирательные прототипы у героев Фенимора Купера, Джорджа Оруэлла и Варлама Шаламова?Об этом и о многом другом рассказывает в своей в высшей степени занимательной книге писатель, автор газеты «Совершенно секретно» Сергей Макеев.

Сергей Львович Макеев

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Образование и наука / Документальное