По большому льду. Северный полюс

На третий день плавания погода окончательно испортилась: не переставая шел дождь и дул сильный южный ветер. Собаки, поджав хвосты, сгрудились на палубе, всем своим видом показывая, как им тоскливо. Только во время кормежки они слегка оживлялись, могли подраться или угрожающе порычать друг на друга. Большую часть времени судно или стояло на месте или его медленно дрейфовало со льдом по направлению к устью залива Доббин. Как только позволило состояние льда, мы двинулись вперед и прошли несколько миль по открытой воде, прежде чем порвался штуртрос, вынудив нас остановиться на ремонт и лишив возможности воспользоваться преимуществом, которое давало простирающееся перед нами открытое водное пространство.

Комментарии капитана при виде рвущихся волокон троса оставляю воображению читателя. Если бы авария произошла в момент, когда мы находились между двумя ледяными полями, твердыня Северного полюса могла до сих пор остаться неприступной. Только после полуночи мы вернулись на нужный курс, а полчаса спустя снова остановились в непроходимых льдах.

Четвертый день плавания судно практически простояло на месте, только легкий бриз из залива Принсесс-Мари потихоньку сносил нас к востоку; тем не менее, мы не теряли времени и, пока светило солнце, просушили одежду, насквозь промокшую под проливным дождем, который поливал нас два предыдущих дня. В Арктике все еще было лето, поэтому от холода мы не страдали. Разводья между льдинами постепенно увеличивались, и в девять вечера мы снова вышли на свой курс, а в 11 нас накрыл густой туман. Всю ночь мы упорно и методично лавировали во льдах; лед был хотя и толстым, но для «Рузвельта» трудностей не представлял – нам пришлось только один или два раза дать задний ход. Обычный корабль там, конечно, не пробился бы.

Уордуэл, старший механик, отстаивал свою восьми или двенадцатичасовую вахту наравне со своими помощниками, а во время прохождения этих опасных проливов почти не отлучался из машинного отделения: наблюдал за работой всех механизмов, следил, чтобы ни одна их часть не вышла из строя в решающий момент – ведь это могло закончиться гибелью корабля. Когда мы пробивали путь между двумя ледовыми полями, я, бывало, кричал ему в трубу, ведущую от капитанского мостика в машинное отделение:

«Шеф, пока я не дам команду, продолжайте движение, что бы ни случилось».

Иногда судну угрожала опасность оказаться зажатым краями медленно сближающихся ледяных полей. В таких случаях минута кажется вечностью. Тогда я отдавал приказ Уордуэлу: «Делай рывок! Дистанция пятьдесят ярдов!» (или сколько там было нужно) и ощущал, как судно сотрясается подо мной так, что кажется, будто оно собирается взлететь под действием свежей порции пара, поступившего прямо из котлов в пятидесятидвухдюймовый цилиндр низкого давления.

Двигатели «Рузвельта» снабжены так называемыми байпасами или перепускными клапанами, с помощью которых пар можно направлять в главный цилиндр, тем самым увеличивая мощность двигателя более чем в два раза за считанные минуты. Этот простой маленький механизм не единожды спасал нас от перспективы быть раздавленными в лепешку арктическими льдами.

Разрушение корабля при сдавливании его двумя ледовыми полями происходит не мгновенно, как, например, разрушение подводной миной. Это медленно действующее, постепенно нарастающее давление с обеих сторон, которое продолжается иногда до тех пор, пока льдины не столкнутся друг с другом в жизненно важных частях судна. Корабль может сохранять свое положение в пространстве, зависнув между ледяными полянами сутки, или до тех пор, пока под действием течения давление не ослабится. Льдины могут разойтись настолько, чтобы судно опустилось и начало тонуть; концы рей могут при этом зацепиться за лед и поломаться под тяжестью заполненного водой корпуса; как случилось, например, со злосчастной «Жанеттой».

Одно судно зажало во льдах в заливе Святого Лаврентия, а затем протащило по скалам, как мускатный орех по терке. Дно было срезано, как срезают ножом ломтик огурца, так что из трюма вывалились металлические цистерны с ворванью. Судно превратилось просто в ящик без дна. Оно около суток оставалось в тисках льда, а затем ушло под воду.

22 августа, на пятый день плавания, у нашей счастливой звезды, должно быть, наблюдалась аномальная активность: нам удалось сделать феноменальный бросок – более сотни миль, прямо вверх до середины пролива Кеннеди; и нас не остановили ни лед, ни туман! В полночь солнце победоносно пробилось сквозь облака, как раз у мыса Либер. Это было как счастливое предзнаменование.

Могло ли такое везение длиться долго? Хотя я был полон самых радужных надежд, опыт предыдущих путешествий напомнил мне, что у медали две стороны. За один день мы прошли весь пролив Кеннеди, и тут перед нами распростерлась бескрайняя ледяная пустыня. За ней лежал пролив Робсон, всего в каких-то тридцати милях от нас, но мореплаватель, который знаком с этим проливом, не будет испытывать большого оптимизма, зная, что он ему готовит.