По чердакам и подвалам

— Не перебранивайтесь, пожалуйста. Мн нужно видть Анисію Трифонову.

— Повремените, батюшка, малость. Сейчасъ она изъ трактира придетъ. Евлампій Алексичъ, ты здсь?

— Здсь, — отвчалъ сапожникъ.

— Сбгай, голубчикъ, ты за ней въ трактиръ, приведи ты ее сюда. Переварками кофейными, ваше степенство, только и питаемся. Прежде я по стиркамъ ходила, а теперь господа по дачамъ разъхавшись, да вотъ и ребенокъ по рукамъ, по ногамъ связалъ. Оретъ благимъ матомъ.

— А отъ кого у тебя у самой-то ребенокъ? Ты прежде вотъ что отвть. Гд у тебя мужъ-отъ? Гд? Ты и сама покайся барину, отъ кого у тебя ребенокъ! — въ свою очередь взвизгнула старуха.

Поститель опять перебилъ.

— Стало быть вы дочь Анисьи Трифоновой? — сказалъ онъ. — Выйдите сюда изъ-за занавски и разскажите мн о положеніи вашей матери.

— Да не могу я выдти-то къ вамъ, ваше боголюбіе. Платье у меня въ корыт. Въ рубах да въ юбк я тутъ сижу. Вздумала простирнуть платьишко, да витъ ребенокъ…

— Вонъ Анисья Трифонова сама съ кофейникомъ идетъ….- указалъ сапожникъ въ окно на дворъ.

По двору плелась старуха въ байковомъ платк, накинутомъ на голову.

— Иди скорй, овечьи твои ноги! Баринъ тебя спрашиваетъ! — махнулъ ей рукой въ окно сапожникъ.

Старуха показалась въ дверяхъ.

— Вы подавали прошеніе о вспомоществованіи? — обратился къ ней поститель.

— Глуха она, ваше благородіе, ничего не слышитъ. — отвчалъ за нее сапожникъ. — Вотъ и ногами разбита. И дочка-то у ней ломотой въ ногахъ и рукахъ страдаетъ.

— Пополоскай-ка зимой каждый день блье на плоту, на рчк, такъ за неволю будешь ломотой страдать, — отвчалъ голосъ изъ-за занавcки.

Старуха стояла, cмотрла на постителя и безсмысленно моргала глазами. Онъ принялся длать отмтки на ея прошеніи. Черезъ минуту онъ сталъ уходить.

Первая старуха выбжала за нимъ на дворъ.

— А куда, батюшка, за подаяніемъ являться? — спрашивала она.

— Будетъ повстка, отвчалъ онъ.

— Ужъ вы не откажите, милостивецъ. Тоже за написаніе прошеніи пятіалтынный заплатила. Дешевле не взяли. А что она, подлая, эта самая Варвара, про мою дочь — то все это облыжно, батюшка. Давно ужъ я отъ нея и она отъ меня отступилась.

Тутъ-же на двор стоялъ сапожникъ, переминался босыми ногами по камнямъ и спрашивалъ:

— А теперича ежели сапожникамъ, можно, ваше благородіе, подавать прошеніе на бдность?

— Теперь ужъ поздно. Опоздали. Пріемъ прошеній прекращенъ, — отвчалъ поститель.

II

Обслдованія положенія бдныхъ, подавшихъ прошенія, продолжались. Члену благотворительнаго общества пришлось въ сопровожденіи дворника забраться въ мансарду дома, попросту — на чердакъ.

— Здсь, что-ли? — спросилъ онъ дворника въ третьемъ этаж.

— Нтъ-съ, выше. Во они на чердак существуютъ, — отвчалъ тотъ. — Еще потрудитесь нсколько ступенекъ пройти. Вотъ этотъ самый аблакатъ-то, о которомъ вы спрашиваете, на прошлой недл выскочилъ нагишомъ на крышу, да и давай по ней бгать.

— Какой аблокатъ? — удивился членъ общества.

— Вотъ этотъ самый, что изъ бариновъ-то. Онъ, говорятъ, ваше высокоблагородіе, прежде богатый былъ, а потомъ замотался, опустился, сталъ пить… Мы его аблокатомъ зовемъ.

— Съ чего-же это онъ выскочилъ на крышу?

— Да знамо дло, вино въ голову вступило. Пожалуйте… Вотъ здсь… Вишь, подлецы, то и дло на дверяхъ паскудства пишутъ.

Дворникъ стеръ рукавомъ что-то написанное мломъ на двери, и распахнулъ ее. Членъ общества вошелъ въ низенькую комнату съ покатымъ потолкомъ и съ слуховымъ окномъ. У стны стояла чугунка и на ней утюги. Какая-то баба гладила на стол около чугунки блье.

— Дворянинъ Алексй Павловъ Бездоновъ? — спросилъ членъ общества.

Баба обернулась и въ недоумніи посмотрла, на него.

— Аблоката ихъ высокоблагородію надо. Онъ подавалъ прошеніе на бдность, сказалъ дворникъ.

— Алекся Павлыча? Да спитъ онъ. Подъ утро домой вернулся и теперь спитъ.

— Разбуди, Андревна. Ихъ благородію нужно его свидтельствовать. Это вотъ ихъ квартирная хозяйка будетъ, — указалъ дворникъ на бабу.

Баба отправилась въ смежную каморку. Оттуда послышались ругательства, произносимыя соннымъ голосомъ, потомъ кто-то швырнулъ чмъ-то.

— Что ты швыряешься-то? Полоумный! Вставай! Къ теб баринъ насчетъ бдности пришелъ, — говорила баба.

— Уйди! А нтъ, ей-ей пришибу! — кричалъ хриплый голосъ.

— Убьешь, такъ вдь и отвтишь. Не посмотримъ, что самъ аблокатъ. Да очнись ты. Баринъ къ теб пришелъ насчетъ твоего прошенія.

— Какой баринъ? — спрашивалъ хриплый голосъ.

— А вотъ выдь, такъ увидишь. Да протри глаза-то!

Раздался раскатъ откашливанія и звонкій плевокъ. Вскор на порог появилась толстая, рослая фигура съ всклоченными волосами, съ небритымъ подбородкомъ и черными усищами на опухшемъ лиц. Фигура пролзла въ низенькую дверь согнувшись и запахивала полы рванаго, совсмъ выцвтшаго пальто. Воротъ рубахи былъ растегнутъ, на ногахъ были резиновыя галоши, надтыя на босую ногу. Фигура вышла изъ дверей, посмотрла посоловлыми глазами на члена общества и потянулась.

— Пардонъ… — спохватился сейчасъ-же усачъ и прибавилъ:- Ужасно разоспался… Все еще очнуться не могу.

— Вы дворянинъ Алексй Павлычъ Бездоновъ? — спросилъ, членъ общества.