– Что, третий?.. – осторожно полюбопытствовал я, в ту минуту больше заинтригованный пластырем, нежели разбитым экраном.
Бак обернулся, я я чуть не выронил термос. Механик смотрел одним глазом. Правым. Левый просто не различался на фоне ярко-фиолетового синяка. Мне давно не приходилось видеть таких великолепных «фонарей», и я, растроганный почтя до слез, твердо решил устроить своему первому пациенту королевский прием.
– Третий!!! – прорычал Бак, продолжив работу. – А одиннадцатый не хочешь?! – и, пересыпая речь самоцветами рискованных междометий, выразил мнение, что на обратный рейс запасных экранов не хватит. – Пусть тогда глазеют в иллюминаторы! – мстительно прошипел он и грозно добавил: – Поймаю – голову оторву!
Я, сразу заподозрив самую тесную связь между его последним возгласом и левосторонним украшением, сказал, что вполне разделяю его справедливое негодование, и задал несколько наводящих вопросов. Бак не ответил.
Разумеется, я увлек пострадавшего к себе и с помощью врачебной косметологии привел его живописную физиономию в соответствие с современными представлениями о благообразии человеческого лица. Бак повертел головой перед зеркалом, остался доволен. Можно было начинать серьезный разговор. Я вынул заветный сосуд с красочной этикеткой и, будто это было самым обычным делом в космической практике, лихо поставил на медицинский стол. Выражение довольства на лице Бака сменилось вполне понятным смятением.
– Как у вас с аппетитом? – ханжески осведомился я.
– Хуже некуда, – ответил Бак, издали разглядывая этикетку. – Отбили мне аппетит... О, «Сибирская кедровая»! Уникальная вещь в космическом рационе.
Со зрением, по крайней мере, у него было благополучно.
– Это лекарство, – сказал я. – Присядьте. Как врач я разрешаю вам умеренную дозу. Для восстановления аппетита. А главное – для нервной разрядки, в которой вы, я вижу, сегодня нуждаетесь.
– За матушку медицину! – Бак опрокинул стаканчик, помотал головой, выдохнул: – З-забористая, доложу я вам, микстура!.. А насчет нервной разрядки – это вы точно... Нуждаюсь. Сегодня особенно. Ушел ведь гад!..
– Как ушел?
– А вот так и ушел. Треснул меня снизу в челюсть и смылся.
– Кто?
– Да если б знать!.. Темно было, не разглядел.
– Где?
– А там же, в кухонном отсеке.
– Темнота в кухонном отсеке? Странно...
– Чего странного? Освещение он, стервец, вырубил, а экран разбил. Остались розовые цифры на часах – вот все, за что там было глазу уцепиться.
Беседа приняла доверительный оттенок, и Бак поведал мне подробности своих ночных похождений.
– Пошел это я перед сном на вечерний обход. Жилой сектор проверил – порядок. Побродил в секторе отдыха, никого не встретил. Даже в просмотровом зале фильмохранилища было пусто. Рейд серьезный, людям как-то не до веселья...
«Он прав, – подумал я. – Нельзя ожидать хорошего настроения от людей, которым предстоит работать на Обероне...»
– Ну так вот, – продолжал он, – вышел я к трамплину шахты пониженной гравитации и не знаю, спускаться туда или нет. Было поздно – около полуночи, и, откровенно говоря, обходить бытовые отсеки мне очень уж не хотелось. Да и не любитель я прыгать на эти гравитационные «подушки» – прямо цирк, честное слово. Или возраст уже не тот?.. Привык, знаете ли, к нормальным эскалаторам на прежних кораблях... Но правило у меня такое с детства: если очень не хочется делать чего-то, надо взять себя в руки и сделать. А детство мое прошло на нижнем Дунае...
Он задумался и долго молчал. Может быть, вспоминал свое нижнедунайское детство.
– На чем я остановился?
– Вы спрыгнули в шахту. Видимо, на мостик бытового яруса?