По чужим правилам

Шёл боевик, на экране не наблюдалось ни синего моря, ни белой яхты. Рушились здания, взрывались машины, падали тут и там трупы, пули чирикали, словно весенние птички. Пробежал, отстреливаясь, какой-то раненый парень. Короче, Марк совсем было успокоился.

А потом появилась ОНА…

— … ПРЯ-МО-В-ЗАЙ-ЧИ-КА-СТРЕ-ЛЯ-ЕТ…

Эта.

В белом которая.

Замотала головой, заломила руки, закричала отчаянно:

— Енсен, Енсен, мы погибли!..

Правда, сейчас она была уже вовсе не в белом, но какая, к дьяволу, разница, если это точно была она?!!

Марк разбил экран каблуком ботинка.

Он не закричал — голоса не стало.

— … ДИНЬ-ДОН…

Сумасшествие, выходит — штука острозаразная…

— … ПИФ-ПАФ-ОЙ-ЁЙ-ЁЙ…

Марк Червиолле-Енсен посмотрел на себя в маленькое зеркальце, закреплённое над погасшим пультом.

И увидел мерзкую небритую рожу маньяка-убийцы с красными мутными глазами и стекающей из угла перекошенного рта слюной.

— … ДИНЬ-ДОН…

Марк Червиолле-Енсен посмотрел вокруг.

И увидел развороченные останки двадцать восьмой станции, явно свидетельствующие о нападении пиратской эскадры и десятка хорошо вооружённых и мастерски обученных диверсантов-террористов.

Посмотрел на выведенный из строя диагност, испорченные динамики, погасший пульт, сломанную кофеварку.

Кофеварка оказалась последней каплей.

— … У-МИ-РА-ЕТ-ЗАЙ-ЧИК-МОЙ…

Марк Червиолле-Енсен вздохнул и сдался.

По захламленному коридору прошёл к медотсеку, разблокировал двери, потянул на себя створки.

Спросил устало:

— Чего ты хочешь?

Девочка толкнула пальцем неваляшку, издав очередное мерзкое ДИНЬ-ДОН. Подняла кукольную головку. Из-под серебристой чёлочки оценивающе смотрели кукольные глаза, прозрачные мёртвые пуговки цвета имбирного эля.

Марк Червиолле-Енсен содрогнулся.

Глаза моргнули. Сощурились. Кукольные губки сложились бантиком. Голосок был невыносимо капризен:

— Шлюпку.

Станция Кляйн Теннари

На Станции Кляйн Теннари задержался несколько дольше, чем рассчитывал.

Тут так и хочется ещё разок недобрым словом помянуть полторы сотни орущих, неугомонно скандалящих и чертовски изобретательных личностей несовершеннолетнего возраста, но поминать их недобрым словом было бы несправедливо, поскольку именно в данном конкретном случае они-то как раз были абсолютно не причём.

Виновата оказалась профессиональная вежливость.

А детишки вели себя как раз-таки на редкость приятно. То ли притомились за растянувшуюся на почти что сутки дорогу, то ли израсходовали все тщательно приготовленные пакости залпом, в самом начале. То ли подействовала отвлекающим фактором незапланированная остановка у Двадцать Восьмой медбазы со всеми сопутствующими обстоятельствами — ещё бы! Такое приключение не каждый год случается, то-то остальные обзавидуются!..

Да и конец пути — это всегда гораздо легче, чем начало. В профильные лагеря Астероидов детей распределяют компактными группками по десять-пятнадцать человек, и каждую тут же подхватывают персональный воспитатель с помощником-стажёром из старших практикантов, размещают группами ещё при посадке, никакой путаницы или давки. Спрятаться на катере тем, кто полёт продолжить желает, практически негде, так что и с этой стороны никаких неприятностей — сколько принял на борт в порту Хайгона, столько и сдаёшь с рук на руки, тютелька в тютельку… С шестой группой, правда, небольшая заминка вышла, пока документы сверяли, но и то ненадолго. Сверили, отметились, и всё. Долго, что ли?..

Меньше часа. Всё вместе.

И ещё через четверть, уладив профессиональные формальности, отметив прибытие и получив подтверждение на отпуск, Теннари неожиданно для самого себя вдруг оказался перед проблемой этического плана.

Чисто технически улететь с Астероидов он мог немедленно, этим же челноком, не в меру любопытный пилот всячески намекал, что отнюдь не прочь повторить крюк до Двадцать Восьмой медбазы благого дела и собственного удовольствия ради, так что с этой стороны сложностей не предвиделось.

Сложность была в том, что формально отпуск Теннари начинался только через сутки…

Это было общеприняая практика, сутки после прилёта сопровождающий ещё считался на работе, но никому бы и в голову не пришло требовать в течение этих самых суток от него исполнения своих профессиональных обязанностей. Люди на Станции Маленькая работали понимающие, с детьми дело имеющие повседневно, и сутки эти предоставлялись человеку для того, чтобы мог он немного прийти в себя, успокоить истрёпанные перелётом нервы и элементарно выспаться.

Никто не стал бы обвинять Теннари в нарушении служебной дисциплины, отправься он в отпуск на сутки раньше. Более того — многие так и делали, это не то чтобы поощрялось, но нарушением не считалось и карательных мер за собой не влекло.

Но всё-таки…

Теннари не был воспитателем. Теннари был медиком.

К тому же — рыцарем Ордена, а это организация почти военная, не поощряющая дисциплинарные нарушения даже в столь малом.