По Декану

Слон прошел, и почти вслед за ним из густой толпы появилась группа человек в триста. Они шли почти как военный отряд. Когда они подошли поближе, то стало видно, что их рубашки окровавлены и изорваны на груди. С интервалом в минуту они вдруг дружно вскидывали над головами руки и сверху вниз били себя в грудь кулаками. Это были наиболее ревностные шииты, отмечавшие таким образом гибель имама Хуссейна.

Лица шиитов были хмурые и равнодушные. Никто из них не говорил ни слова. Проходя мимо, все они снова, будто по команде, взметнули руки вверх и начали бить себя в грудь кулаками, и на миг меня обдало теплом массы разгоряченных человеческих тел. Это и был матам.

Шииты прошли, и вскоре набережная опустела.

Но и на этом не заканчивается оплакивание имама Хуссейна. На десятый, двадцатый и сороковой день мусульмане еще и еще раз вспоминают древнюю трагедию в песках Карбалы.

* * *

На десятый или двадцатый день после шествия шиитов по набережной Муси мне пришлось быть очевидцем последнего «акта» мухаррама.

Долго проблуждав по темным улицам Нового города, я оказался в конце концов в районе Муршидабада и из темноты вышел вдруг на шумный и пестрый базар, полный народа. Обширная площадь была заполнена прилавками. Продавались сладости, игрушки. На кострах шипели чаны, от которых неслись аппетитные запахи. На прилавках призывно горели яркие лампочки и фонари. Большие южные звезды, не мигая, удивленно смотрели с чернильно-темного неба на этот базар, шумевший в столь неурочное время.

Посередине площади, вокруг большой груды дров и всякого горючего хлама, густо толпился народ. Сотни полицейских едва сдерживали напор многолюдной шумливой толпы, где всяк стремился оказаться поближе к загадочной груде.

Меня совсем затолкали. На крышу соседнего дома по длинным бамбуковым лестницам лезли шииты, и я увязался за ними. Хозяин дома не дремал. Он собрал со всех зрителей по полрупии и, ворча, прогнал «зайцев», желавших посидеть на крыше даром.

А внизу уже запалили костер, который долго полыхал огромными огненными языками без дыма и копоти. Когда груда осела, уголья стали разгребать по площади. Для этого служили грабли с длиннейшими рукоятками. Люди, выполнявшие эту работу, закрывались от жара и искр рукавами рубах.

— Смотрите, сейчас начнется самое главное! — сказал мне кто-то из соседей по крыше.

Возле огненной груды, под знаменами, которые колыхались у самого ее края, началось сильное движение. Послышались громкие ликующие возгласы, песни, загрохотали барабаны. И вдруг прямо по огненному ковру, по раскаленным углям, раскинув руки и часто часто семеня босыми ногами, пробежал толстяк иранец. За ним, вздымая огненные искры, проковылял старик, затем еще множество людей. Все они тоже были босыми.

На крыше вместе с другими сидел пожилой низкорослый человек с черной как смоль бородкой. У него было темное лицо, сверкающие глаза. Он выделялся широкой черной хламидой, уверенными жестами и властной речью. Оказалось, что это был мазхаби пешва — духовный глава шиитов Хайдарабада. Он и объяснил мне смысл происходившего внизу: имам Хуссейн незримо присутствует возле костра. Все истинно верующие могут без страха пройти босиком по кострищу — имам не даст никому обжечься. И, конечно, подчеркнул он, большинство бегавших по горячим угольям были шииты!

Процедура длилась долго, пока кострище не подернулось сизым пеплом. Народ стал понемногу расходиться.

Мы слезли с крыши.

— Странно все-таки, что никто не обжегся, — вслух рассуждал на обратном пути знакомый мне студент Османского университета. — Наверное, и в самом деле тут замешана сверхъестественная сила!

— Всегда ли это сходит благополучно? — спросил я.

— Нет, не всегда. У нас в Налгонде в такой же вот огонь сунулся какой-то пьяный. Так он буквально изжарился на угольях. Спасти его не удалось. А вы бы побежали?

— Нет, не побежал бы! — честно сознался я. — Мне бы это даром не обошлось. У здешних людей ступни ног тверды как камень, а я почти не хожу босиком.

— Словом, вы не находите во всем этом ничего сверхъестественного?

— Честно говоря, не нахожу.

Студент недоверчиво покачал головой и всю дорогу упорно о чем-то думал.

ХАЙДАРАБАДСКИЕ ВСТРЕЧИ

От хайдарабадских мусульман мне не раз приходилось слышать жалобы на упадок веры. Эту жалобу я услышал и от Тамкина Казми — историка и ревнителя старины, который регулярно публикует в «Сиясат» — местной газете на языке урду — интереснейшие статьи о прошлом Хайдарабада.

Отправившись как-то в гости к Тамкину Казми, я с трудом разыскал его домик в старинном мохалла, возникшем в Старом городе еще при Кутб Шахах. Комната у него была совсем крошечная, с оконцем на уровне пола — так строили в старину дома хайдарабадцы.

Историку было за шестьдесят. Скрестив ноги калачиком, он сидел на низенькой тахте и, прихлебывая чай из блюдечка, долго со знанием дела и любовью рассказывал о прошлом города, а потом, выйдя на улицу, показал мне старинный индийский Колизей на окраине мохалла: обширную низину, обнесенную высокой каменной стеной с полуразрушенной беседкой на краю.