По делу обвиняется...

— С дороги, с дороги! — весело покрикивала она, неся блюдо с фруктами, и вдруг обомлела: Леня курил на балконе.

— Что это значит? — заикаясь, обратилась она к сыну.

— Это? — переспросил Леня, показывая на сигарету. — Это, мамочка, значит, что мы уже зрелые, о чем нам и выдали аттестат. — Но, увидев слезы в ее глазах, погасил сигарету, обнял за плечи: — Ну всё, всё, дурак я.

Институт ему выбрала мать. Он хотел, как и его друг Алишер, стать журналистом или, по крайней мере, поступить на филологический. Но Мария Никифоровна считала такие специальности неперспективными, — надо идти в технический вуз. Отказывая себе во всем, она наняла двух репетиторов — математика и физика. Леня не посмел тогда ослушаться. Он прошел по конкурсу, но к учебе относился как к тяжкому бремени. На третий курс его перевели условно: он имел два «хвоста» за летнюю сессию. «После того как окончу инженерно-технический для мамы, поступлю на филологический — для себя», — твердо решил он.

Последнее время обстановка в доме накалилась: сын открыто восстал, как только мать решила пресечь его встречи с Ирой.

— Я не видела в жизни ничего радостного, — сокрушалась Мария Никифоровна. — Я пожертвовала всем ради тебя. Зачем? Чтобы эта распутная... — она не договаривала: начинала плакать... — Вот уйду к Владимиру Григорьевичу, он давно просит меня...

— Ты могла бы обойтись без оскорблений в адрес Иры, она тебе ничего плохого не сделала, — защищался Леня. — Не могу понять, почему Ира мне не пара. Или ты за брак по расчету?

— Да, не удивляйся, я и в самом деле за брак по расчету, тем более что под расчетом понимаю не что иное, как здравый смысл.

— А любовь? — пожал плечами Леня.

— О какой любви ты говоришь? — возмущенный голос матери сорвался на крик. — Да ты просто внушил себе... Пройдет немного времени, и ты уже будешь стыдиться своего заблуждения. Эта женщина околдовала тебя. Ведь ей все равно за кого, лишь бы выйти замуж. Она просто притворяется, поверь, ведь я женщина, а ты, конечно, слишком юн, чтобы отличить настоящее чувство от притворства. Я должна, я просто обязана открыть тебе глаза.

Кончалось тем, что Марии Никифоровне становилось жаль себя, и, обиженно понурив голову, она направлялась в свою комнату, бросая на пути:

— Да, да, уйду. Вот придешь однажды, а мамы нет. Посмотрим тогда, чем кончится твоя желанная свобода...

Возможно, сегодня она осуществила угрозу и ушла. Несмотря на позднее время, Леня решил отправиться к Крюкову. Но, выйдя на улицу, остановился в раздумье. Визит показался ему нелепым: сейчас около двенадцати, неудобно беспокоить. Он несколько минут потоптался на месте и все-таки решительно направился к дому Крюкова. Леня долго и безуспешно звонил. Никого. Когда вернулся, дома все было по-прежнему. Усталый от волнения, он тяжело опустился на диван, закурил в комнате, что раньше позволял себе крайне редко. «Теперь все равно», — вяло подумал он и поискал глазами пепельницу. Она оказалась на столе. Рядом лежала стопка белой бумаги и спички. Несколько обуглившихся бумажных клочков виднелось на дне пепельницы. Леня осторожно извлек один из них — ему показалось, что там что-то написано. Прочитать удалось немногое: «...должаться не...» и «...кто-то должен ...ти навсегда».

Фастову обнаружила работница парка во время уборки территории. Потерпевшая лежала в бессознательном состоянии у живой изгороди. Рядом валялась открытая дамская сумка, в которой, кроме обычных предметов женской косметики, находилось сорок семь рублей.

Фастову немедленно доставили в «неотложку», где врачи констатировали сотрясение мозга второй степени. Когда Мария Никифоровна пришла в себя, она ничего вразумительного объяснить не смогла. Из ее краткого рассказа явствовало, что на работе у нее заболела голова и она решила пройтись по парку. Дойдя до конца аллеи, она почувствовала, что ее сильно толкнули и ударили сзади по голове, больше ничего не помнит. Нападавшего она не видела, деньги в сохранности, часы и кольца при ней. Вообще она считает происшествие нелепым случаем, и ей даже неловко, что такими пустяками занимается милиция, у которой есть более важные дела, а претензий у нее никаких и ни к кому нет.

— Понимаешь, поговорил с ней, — рассказывал Соснин Арслану Туйчиеву, — а чувство у меня появилось, вроде она что-то недоговаривает, вроде очень сильно боится чего-то. Дело-то глухое: ни свидетелей, ни следов. Да и Фастова эта, кажется, не хочет дальнейшего расследования.

— Дело не в этом, хочет она этого или не хочет. На человека совершено нападение, значит надо найти негодяя. Походи там вокруг, место бойкое, может, найдешь кого, кто что-нибудь видел.

— Все правильно, — вздохнул Соснин. — Только когда все остальное делать? На сегодня вызвал свидетелей по делу ограбления магазина, обещал в третий микрорайон заглянуть — помочь там надо участковому, пацаны распоясались.

— А ты ножками, ножками, — проворчал Туйчиев. — Я займусь окружением Фастовой.

Николай развел руками: дескать, ничего не могу добавить к такой исчерпывающей программе действий.