По дорогам прошлого

— Самим надо учиться управлять государством! — говорил Крайнев, разрубая рукой, как шашкой, воздух. — Самим строить свою жизнь. Без панов, помещиков и богатеев.

— Как же это так — самим? — сомневались старики. — Боязно самим… Не справимся…

— Справимся, старики. Вон сколько нас! Сила какая! — выступил вперед невысокий ростом, крепкий, жилистый, сухощавый человек лет тридцати.

Он снял с головы поношенную светлую фетровую шляпчонку. Из-за широкой черной ленты кокетливо выглядывало петушиное перо. Сорочка сверкала белизной, хотя и была в нескольких местах заштопана.

Изогнутые пополам, черные мохнатые вразлет брови над горбатым турецким носом и смоляные стрелками усы да большущие, сильные, натруженные руки убеждали: да, этот и сам сробит все, что нужно, да и других поведет за собой.

— Ковальчука! Григория! — кричали паниковцы.

— Ковальчука в Совет!

Люди шумели, волновались. Все согласились на том, что Григорий Ковальчук, недавний панский батрак, известный в Паниковцах бунтарь — самый подходящий кандидат в председатели Совета.

— Наикращий пан староста будет! — убеждал старик в мундире австрийского солдата.

— Не пан староста, — разъяснял Крайнев, — а председатель Паниковского сельского Совета.

— А я шо кажу? — удивлялся дед. — Я и кажу: пан председатель!

— Товарищ председатель, — поправлял его Крайнев, не в силах удержаться от смеха.

— Товарищ пан командир! — не унимался старик. — Боязно как-то власть товарищем прозывать.

— Привыкайте! — строго сказал Крайнев. — Привыкайте! Сами вы теперь власть. Народ — власть.

Григория Ковальчука избрали председателем сельского Совета села Паниковцы. Учительницу — секретарем. А деда, что боялся власть товарищем называть, избрали членом Совета.

Крайнев вынул из кармана тужурки круглую печать эскадрона.

— Возьми, товарищ председатель, эту печать. На ней серп и молот — символы власти трудящихся. Скрепляй ею добрые дела советской власти.

Григорий Ковальчук принял от командира печать. Поднял ее высоко над головой.

— Вот она!..

Бережно завернув в платок, он сунул печать в карман и низко-низко поклонился сначала Крайневу, затем паниковцам.

До поздней ночи гуляли граждане советского села Паниковцы. Рано утром буденовцы ушли на Львов. Паниковцы провожали солдат Красной Армии далеко за околицу села.

Григорий Ковальчук долго жал руку командиру эскадрона.

— Как же мы теперь, товарищ Крайнев? — спрашивал он чуть ли не в десятый раз. — Как будем налаживать у себя в Паниковцах советскую власть?

— Чего налаживать? Советская власть у вас установлена. Теперь действуйте, не выпускайте ее из своих бедняцких рук, — сказал в ответ командир и пришпорил коня.

«.. А тютюн да люлька казаку в дорози пригодится!» — услышал Ковальчук, как разливалась где-то в голове колонны знакомая уже песня.

Недолго продержалась в Паниковцах советская власть. Буденовцы ушли на другие фронты. Паны разогнали Советы, поставили в селах старшин — войтов да воевод.

* * *

.. В сентябре тысяча девятьсот тридцать девятого года Западная Украина воссоединилась с Советским Союзом.

Красная Армия продвигалась к Львову, Отдельная кавалерийская дивизия остановилась на отдых в Паниковцах. А в штабе этой дивизии служил Владимир Измайлов, работавший незадолго до ухода в армию в Ленинградском артиллерийском историческом музее.

В своей памяти Владимир хранил рассказ старого друга-буденовца Николая Крайнева о печати эскадрона.

«Жив ли Григорий Ковальчук? Что с ним?» — думал он.

Измайлов стал расспрашивать жителей села о первом председателе сельского Совета, но никто не мог толком рассказать, куда тот делся.

Один старик вспоминал, как трудно пришлось Григорию Ковальчуку после ухода буденновских войск. Жандармы затаскали, разорили вконец. Жена у Ковальчука померла. Его самого судили.

Сгинул человек и следа не оставил.

— Скажи он жандармам одно слово: бес, мол, попутал с Советами, был бы жив и сейчас. Так нет же! — говорил старик, — Взял, да и отрапортовал жандармам:

«Народ меня избрал, и вашему суду я не подчиняюсь!» Так и ушел на каторгу, не склонил голову перед судьями.

— Хоть бы след какой отыскать этого человека! — сорвалось у Измайлова.

— Поищите в уездной полицейской управе, в Злочеве, — посоветовал старик. — Управу, правда, разгромили.

Подумал Измайлов и решил последовать совету старика.

Вечером того же дня он уже находился в уездном городе Злочеве, в большой комнате полуразрушенного дома. Там при панах размещалась уездная полицейская управа.

Оконные рамы были без стекол. Кровля дома обрушилась. На черных от копоти стенах — узоры пожара,

«Видно, жандармы заметали следы… А может, народ в гневе спалил дом ненавистной полицейской управы.." — подумал Измайлов.

В комнатах — груды щебня, битого кирпича, обуглившиеся доски, ломаная мебель, а под всем этим — связки канцелярских дел.

У Измайлова опустились руки.

— Одному здесь и за неделю не разобраться, — процедил он мрачно сквозь зубы. — Что же делать? С чего начать?

Рано утром Измайлов заглянул в злочевскую школу.

Там, на покрытом некошеной травой дворе, слонялись без дела ребята. Они томились, скучали, не знали, чем себя занять.