Потом автостопщик поставил другую вещь и – не танцевать же второй раз подряд с Мари – взял за руку Жанну, а я остался без пары, Мари тоже. Мы взглянули друг на друга, явно подумав одно и то же.
Ну, раз они сами этого захотели. Раз уж не оставили нам выбора.
Она подошла ко мне, щеки ее слегка раскраснелись после танца с автостопщиком, на висках и на лбу блестели капельки пота. Я ощутил тепло ее рук, плеч, шеи. Вспомнил первое воскресенье, когда я ее увидел. И что почувствовал, коснувшись губами ее щеки в знак самого невинного приветствия.
Мы начали танцевать. Вещь была быстрая. Мари засмеялась, видя, как я набираю темп, как без малейшего усилия мы оба входим в стремительный ритм музыки, блаженствуем в нем. Она улыбнулась нашей слаженности. Легкости, с какой мы находили друг друга. Мы поняли, что мы можем. Что для нас никогда не будет проблемой найти друг друга. Она раскинула руки, затанцевала передо мной. Для меня. Я смотрел на ее тонкие запястья. Тонкие руки. Тонкое запрокинутое лицо. На ее глаза радостные и гордые, бросавшие мне вызов. На ее талию совсем рядом, устремленную ко мне, чтобы я ее притянул, заключил в объятия.
Я снова взял ее за руки. Мы сблизились. Она остановилась на секунду, чтобы снять свитер, бросила его на стул, вернулась ко мне в майке, с обнаженными плечами. Я театральным жестом приложил руку к сердцу, показывая, что оно бьется – бьется, как у всех танцоров, покоренных, влюбленных. Она засмеялась. Я увидел, что рядом с нами Жанна и автостопщик тоже смеются. Что они на нас вообще не смотрят.
Потом была третья композиция, Жанна вернулась ко мне. Мы кружились все вчетвером, успешно продлевая дольше обычного эту ситуацию, когда желание вспыхивает редко, четыре – число слишком жесткое, квадрат, два и два. Потом менее забойная вещь сбила настрой. Жанна поцеловала нас и сказала, что ей пора.
Мне завтра к восьми на работу, но какой вечер!
Я тоже собрался. Надел свитер, пока Мари наливала себе вина напоследок.
Музыка смолкла, снова воцарилось спокойствие.
Мы вышли в сад, сходили несколько раз туда-обратно, перенося в кухню стаканы и пустые бутылки.
На улице еще похолодало.
Ты так не простудишься? – сказала мне Жанна.
Ничего.
Подожди, сейчас найдем тебе пальто или что-нибудь, сказал автостопщик.
Мари подошла и протянула мне свой шарф.
Держи.
Тонкий шарф из черного кашемира.
Возьми, Мари права, сказала Жанна.
Отдашь, когда увидимся в следующий раз.
Я намотал шарф на шею. Почувствовал запах Мари. Мягкость кашемира как ласковое прикосновение.
В ту ночь Жанна опять ночевала у меня. Это была вторая ночь, проведенная нами вместе, и было хорошо. Мне всегда второй раз нравился больше. Уже все знаешь. Помнишь первый раз. Успели созреть новые желания, было время понять задним числом предпочтения другого, едва обозначенные. Второй раз намного лучше, чем первый.
И этот раз не стал исключением из правила, во всяком случае – для меня.
Утром Жанна ушла. Я остался один.
Включил музыку. Одну вещь, потом другую. Пошел в душ. Почувствовал, что в животе у меня пусто и гулко.
А потом, пока я стоял под душем, заиграла эта вещь. Под которую я танцевал с Мари.
Я снова увидел Мари в моих объятиях. Мне захотелось быть рядом с ней. Я загрустил.
Одевшись, увидел на стуле ее шарф.
Намотал его на шею.
Вышел из дому.
В городе я встретил автостопщика.
Было здорово вчера, сказал я, чмокнув его в щеку.
Он кивнул. И тут я увидел, что он смотрит на мою шею. Что его взгляд прикован к шарфу Мари. Он улыбнулся, заметив, что я ношу его просто так, даже не задумываясь.
Я снял шарф, протянул ему.
Собирался тебе отдать.
Я почувствовал, что он колеблется, не знает, брать или нет.
В конце концов он надел его на шею. Завязал спереди, кое-как, простым узлом.
Я завтра опять уеду, тихо сказал он.
10
Теперь автостопщик стал уезжать чаще. Мы с Мари иногда по нескольку дней не виделись и не созванивались. Потом, наоборот, встречались два дня подряд, с Агустином или без него, ходили на концерт или на вечеринки, снова встречались назавтра, вместе покупали краски, дюбеля, новую дрель, письменный стол для Агустина, складной стол для моих картин.
Мари говорила о своем переводе, рассказывала о сомнениях при выборе того или иного выражения, ее забавляло, что ни одно французское слово не означает в точности то же самое, что итальянское. В общем, со словами всегда так, посмеивалась она, смысл того, что пытаешься сказать, вечно куда-то соскальзывает, смещается в итальянском, как и во французском, слова не укладываются в нужные рамки, это игра, надо просто сделать выбор между разными вариантами смещения, почувствовать, какой французский вариант будет ближе к итальянскому.
Она сравнивала слова со старыми солдатами, состоящими много веков на службе французского языка. Говорила, что они приходят к нам не новыми, а уже повоевавшими во множестве сражений. И выбрать одно слово, а не другое значит впустить в свою книгу ветерана со всей его историей, всей его памятью, и ошибиться нельзя, иначе вся армия слов, выбранных до него, рассыплется.