По дороге к концу

Эдинбург, утро вторника, 21 августа. Сегодня утром шатался по Эдинбургу. Похмелье проявляется, но не головной болью, а повышенной чувствительностью к Резким Движениям, Пятнам, Страху Высокого Небосвода, а также неотвязной мыслью о том, что кто-то поджидает за углом с целью всадить в меня Нож. Лучший способ борьбы с такими «посещениями» — сказать: «Чему быть, того не миновать, мне все равно». А если уж страх насилия становится таким сильным, что возникает желание бороться за свою жизнь, значит настал момент — по крайней мере, если верить предписаниям врачей — быстренько съесть кусочек или ложку сахара, потому что такое бешенство как-то связано с недостаточным уровнем сахара в крови. И тут я вспоминаю, что утром не съел ни кусочка хлеба — вот вам, пожалуйста. Завтрак в отеле, кстати, был великолепен: для начала дольки очищенного грейпфрута, который моментально дарит свежесть сухой, отдающей говном и ржавчиной ротовой полости, потом тарелка каких-то синтетических на вкус жареных сосисок, хорошо прожаренная яичница из двух яиц и жареный бекон. Более того, большой чайник с крепким, совершенно не-британским кофе. Но что-то не то — и в этом я согласен с доктором X. — с жиром, в котором все это жарят: после еды чувствуется какая-то тяжесть в желудке. Я думаю, что хозяйка отеля встает раненько утром и едет на велосипеде минут эдак сорок пять, на голове пластиковая косыночка для защиты от сил природы, чтобы, простояв в очереди, купить просроченный, временно дозволенный к продаже государственными инстанциями жир за 6 с половиной центов за фунт. Обязательно что-нибудь подобное, в этом я с доктором X. полностью согласен. Сегодня утром в столовой гостиницы он рассказал мне, что попросил вчера, чтобы ему подали утром два вареных яйца вместо двух жареных, и к ним, оговорил он отдельно, но вероятно не слишком определенно, запеченные сосиски и жареный бекон. То есть, все, как обычно, только вместо жареных яиц вареные, очень легко запомнить, как он думал. Да, ему подали вареные яйца, но остальных блюд не было и следа. После того, как он попытался прояснить ситуацию, у него забрали вареные яйца, а впоследствии принесли обычное, полное меню, все жареное. Не мог бы я ему объяснить, в чем дело? Я известил его, что существеннейшей его ошибкой было то, что он слишком легко отнесся к проблеме в целом. Отрепетировал ли он свою просьбу перед зеркалом? Держал ли он правильно подбородок? Как он пробовал произнести предложение: сидя или шагая по комнате? А интонация? Было ли это сказано решительным и в тоже время достаточно безразличным тоном во избежание возникновения суеты? Он обо всем этом даже не подумал. Ну, парень, будешь теперь есть яичницу. А не мог бы ты попросить за меня, Герард? Да, мог бы, даже хотел бы, но что, если этот маленький трюк обнаружат и все поймут, что не я, а совсем другой человек — тот, кто уже, кстати, пытался внести раздор в систему — без всякого на то права завтракает двумя вареными яйцами?

Тогда доктор X. начинает свирепствовать по поводу погоды, ругаясь, что «кто ее здесь только делает, я б его» и так далее. Действительно, каждое утро за окном небо чернильного цвета, а свистящий ветер налетает порывами. Добавьте к этому еще тот факт, что каждое утро в восемь двадцать на противоположной стороне улицы на остановке автобуса стоит и ждет моя мать, которая умерла два года назад. Доктор X., который за последние десять лет ни разу не проводил свой отпуск в Нидерландах или другой северной стране, с погодой смириться не может. «Но хотя бы не холодно», стараюсь я его утешить. Он сникает окончательно. Он скоро умрет. Не мог бы я позаботиться о том, чтобы его похоронили в Нидерландах, а не здесь?