По дороге к концу

Вими написал, что встретит меня на станции «Ливерпул стрит» или позаботится о том, чтобы меня забрал кто-нибудь другой. Я рассчитываю, что встретит меня именно он, и первые серьезные нервные спазмы начинаются еще в Гарвиче, когда я, незадолго до отхода поезда, понимаю, что ошибся: я сообщил неверное время приезда в Лондон, на час позже, и как это все исправить, ведь Вим ужинает сегодня у незнакомых мне людей, их номера телефона у меня нет; более того, в данный момент он уже наверняка по дороге к ним. Я решаю позвонить П., он должен знать номер и непременно попытается сделать все, что в его силах. В кабинке оказывается, что у меня нет подходящей мелочи — к счастью, телефонистка, несмотря на мое нервное заикание, сохраняет спокойствие и подробно объясняет, какие именно монеты мне необходимо приобрести. Я захожу в поезд и пытаюсь разменять у пассажиров. Результаты размена недостаточны, так что я иду в вокзальный ресторан и заказываю чашку чая, не решаясь просто попросить поменять деньги. Я также не решаюсь оставить чай нетронутым и пытаюсь, как можно более правдоподобно, отхлебнуть из чашки кипяток. Затем я украдкой ускользаю и, оказавшись снаружи, тороплюсь обратно к телефонной кабинке. (Носильщики и начальник платформы провожают меня странными взглядами, но это я осознаю лишь позже.) Все складывается хорошо, вот так, вдруг, за считанные секунды я дозваниваюсь П. в Лондон. (Даже звук не приглушенный, хотя абонент в сотне километров отсюда.) Вим попросил его забрать меня с вокзала, потому что начало ужина приходится как раз на время моего приезда, а «об этой встрече уже так давно договорились». Ошибку с часом прибытия я могу тут же исправить, это очень успокаивает, но вместе с тем я очень опечален, что Вими не приложил никаких усилий и не отсрочил свой визит, чтобы прийти на вокзал. Я не показываю П. своего разочарования, уточняю час прибытия поезда, настоятельно советую еще раз на всякий случай позвонить в Enquiries[125] и вешаю трубку. Так, ну, хотя бы это я уладил, и у меня осталось еще минут десять, но, констатирую я, мне это только показалось: я поворачиваю ручку старомодной вагонной двери, вхожу в вагон и, как только вторая моя нога касается пола в тамбуре, поезд трогается с места. Нужно обладать в достаточной степени здоровым духом, чтобы при всем этом лишь ухмыльнуться и пожать плечами — действительно, чего волноваться, если ты не опоздал, а как раз вовремя сел на поезд, ведь так и было задумано? Да, легко сказать, но никакая сила в мире не заставит забыть подобные переживания и гнусности. Ну, ладно, я стараюсь думать о том, что, по крайней мере, я тайком протащил через таможню крепкого табака для Вими на три пачки больше, чем разрешено, но радость эта омрачается досадой, что я не прихватил двенадцать или даже двадцать пачек, раз уж все это удалось с легкостью: так они и крутятся, вертятся и скрипят в голове, мысли эти, как жернова, которыми себе на корку черствого хлеба не заработаешь, но которые определяют существование большей части человечества. Красота, ага, подумайте-ка обо всем этом, да еще и в английском поезде, где британский вкус — особенно в том, что касается использования зеленого плюша в цветочек — превосходит любые ожидания; где в очередной раз, но все еще с удивлением, ты обнаруживаешь, что чашка, в которой тебе подают кофе, не очень-то чистая; мне вообще-то все равно, но я считаю подобное, попросту говоря, немного странным. И освещение некоторых вагонов, через которые нужно пройти, чтобы помочиться, выполнено в духе Сартра — не знаю точно, из какого периода; такое освещение — несомненная находка, а ее автор заслуживает получить из рук истории скромный лавровый венок.