По дороге к концу

Пятница, 26 июля. Вчера утром, несмотря на то, что предыдущим вечером я поздно закончил работать, я опять очень рано поднялся. Как и планировал, я остался в своей комнате и попробовал писать целый день, почти довел себя до слез, и все безрезультатно — кровать покрывалась скомканными и разорванными листами. К концу дня у меня опять поднялась температура, на которую можно не обращать внимания, потому что все здесь — не только в этом отеле, который, кстати, во многом лучше других, где я проживал, но в этой стране, в общем, — заражено и гниет, и Смерть почти ощутимо парит в воздухе. Что это было — дизентерия, малярия, Летучее Воспаление Кишок или понос, я так никогда и не узнаю, а желания довериться какому-нибудь испанскому коновалу нет. Целый день работы меня, конечно, облагородил, но беготня в туалет так вымотала, что я улегся в постель еще до темноты. О «заслуженном, бодрящем отдыхе» и речи не было. А вот так часто красиво описываемое в романах, в пассажах о смертном одре и борьбе со смертью, «слияние воображения и действительности» имело место быть: сначала просто парения; потом раздирающий, смертельный страх, какой я испытывал и раньше, но всего пару раз, на улице, а однажды перепугался буквально до смерти в амстердамском Пчелином Улье[190] (ни разу в ХЕМЕ); впоследствии попеременное увеличение и уменьшение комнаты в размерах и, наконец, нашептывание — которому я почти последовал, — чтобы я выпрыгнул со второго этажа; все это сопровождалось бесплодными попытками заговорить или закричать, а, в конце концов, через дверь, которая, клянусь, я в этом уверен, была закрыта и на замок, и на защелку, проскользнуло Ухмыляющееся Существо, чье появление — быть может, отрежиссированное Древним Змием — должно было представлять собой ядовитую пародию на события в Троицын День, от одного вида этого существа можно было кинуться искать защиты у кого угодно. И внимательного читателя вряд ли удивит то, что сегодня утром я был очень рад тому, что снова наступил день. Приветствую тебя, священный свет (Многих, многих благ!) Покой и Тишина снизошли на мою душу, и теперь, когда я, «усталый, но довольный», сижу за столиком в углу, уставившись перед собой, мне в голову вдруг приходит мысль, что, вполне возможно, Бог приговорил меня всю дальнейшую жизнь провести в отелях: мысль эта сперва вызвала во мне недолгое, но саднящее чувство Печали, зато потом наполнила меня немалозначительным восторгом. Если это действительно так, то я подчинюсь — во-первых, потому что это хорошо и прилично: иметь возможность помогать Ему в осуществлении рая на земле, а во-вторых, потому что это напрасный труд — злиться или сопротивляться, когда ничего не можешь изменить. Я знаю наверняка, что буду и дальше прославлять Бога «в слове и в сочинениях», хотя еще придут дни, когда станет казаться, что я больше не выдержу, с рецидивами, с бросанием предметов из окна на головы прохожих, и так далее, потому что судьба моя будет тяжела. По Сартру, комната отеля есть ад, пусть многие считают, что это невеликая находка, да еще и клише — но так оно и есть. У Сартра они иногда не приходят, даже если позвонить; у меня же они приходят всегда, несмотря на то, что я никогда не звоню: можно так резюмировать. Они «пришли» еще в самом первом отеле: Отель «Braganga» в Лиссабоне (completamente remodelado; ELEVADOR; conforto, asseio e modicidade de preos; OPTIMA COZINHA; Man Spiicht Deutsch),[191] безупречный отель третьей категории, прицепиться не к чему, я и далек от этой мысли и не хочу сплетничать, но я не мог и до сих пор не могу понять, почему каждый раз, когда я выходил или входил, бледненький и совсем некрасивый мальчик, спотыкаясь, должен был бежать через весь вестибюль, чтобы вовремя открыть передо мной дверь, в то время как я сам могу это сделать без малейших усилий, — я еще не встретил никого, кто мог бы объяснить мне причину. Порядок всюду наводит Горничная, в том числе и в непонятном и уникальном багаже иностранцев, а ведь никто не хочет, чтобы она там рылась и раскладывала все по законам собственной логики, так что затем никто ничего не может найти и каждый раз, обливаясь потом, думает, что его обокрали. (Когда-нибудь я наберусь храбрости потребовать, чтобы со дня приезда вплоть до отъезда никто, кроме меня самого, не входил в мою комнату: я скажу, что провожу Научный Эксперимент, или что я должен добыть Золото из простого металла, или что-нибудь в этом роде.)