Сколько прошений не приносили дожу, запершемуся в своей резиденции вместе с большинством членов рода, с просьбой повлиять на сына, тот лишь пожимал плечами и показывал на залитые кровью улицы перед своим дворцом, а также трупы, которые сносило вниз по течению, объясняя, что простым жителям и тем, кто не участвовал в преступлении волноваться не о чем, а сына он давно не видел, поскольку тот живёт вместе со своим войском, не показываясь в городе, лишь изредка помогает отбивать атаки на жилище своих родственников. Если у кого есть желание, может сам сходить к нему и поинтересоваться об этом. Желающих понятное дело не находилось, но от этого беспокойства не становилось меньше.
Больше всего людей удивляло то, что армию собирали только четыре великих дома. Дом Бадоэр не предпринимал никаких действий, словно ничего и не происходило. Правда из него сбежали многие родственники, участвующие в поддержке гонений на Венецианца, но вот сам глава дома, никуда не выходил и жил обычной жизнью, даже не подумав увеличить количество охраны вокруг дворца. Это было странно, и настораживающие, а ведь он первым должен был попасть под удар Венецианца, поскольку именно он с домом Контарини были теми, кто заявил об изнасиловании их дочерей на широкую публику. Никто не понимал его поведения, но тоже никто не особо лез к нему, поскольку и своих проблем хватало.
***
Вечером двадцать третьего августа, от войск Венецианца отделился отряд с белым флагом, который вынес на носилках лежащее там тело, с обтянутой кожей черепом и горящими глазами, которые по свидетельству очевидцев заставляли взрослых отводить от него взгляды. Перед всем войском великих домов, Венецианец произнёс речь, которую потом разнесли всем остальным наёмникам.
— Кто встанет против меня, останется висеть на деревьях, пока ветви их не будут ломаться под тяжестью тел, а кто встанет со мной плечом к плечу, тому будет дана возможность грабить, убивать, насиловать без препятствий.
Едва эти слова, словно штормовой ветер пронеслись над армией, которую с таким трудом собрали великие дома для своей защиты, как копья и мечи повернулись против своих нанимателей, убивая, отрезая головы венецианцам, чтобы принести их в противоположный лагерь в качестве доказательства своей преданности. Те, из нобилей, кто смог избежать расправы, бросились в город, чтобы предупредить свои рода, но были схвачены и повешены на деревьях гроздьями, по нескольку штук, всё как и пообещал Венецианец.
Едва стемнело, как войско пришло в движение, направляясь к городу, а колокол на ближайшем монастыре бил в течение двух часов, предупреждая граждан, что буря, которую так долго ждали, опустилась на город. Большинство жителей и тех семей, которые не были замешаны в суде над Венецианцем, привычно заперли двери и забаррикадировались, как делали это каждую ночь последние месяцы. Сегодня же, едва услышав набат, и увидев появление одоспешанных людей с белыми повязками на руках, они ещё больше дрожали в ужасе и молились, когда тут и там раздавался грохот пушек, подобный грому сопровождающийся затем звуками разрушений стен и домов. Тут и там слышались женские крики, вопли сражающихся и умирающих. В дома часто стучали, умоляя именем господа впустить внутрь, но чаще всего эти крики обрывались, когда просящих протыкали копьями, затем подвешивали вверх ногами на ближайшие крепления или заборы, перерезая горло и давая крови стечь вниз.
Пара доброхотов открывала двери, но это печально заканчивалось для всех и тех, кто пытался спрятаться, и тех, кто их впускал. Тела с перерезанным горлом вверх ногами заполнили улицы, площади, дома, и лужи растекающийся под ними крови закрашивали мостовую улиц и Гранд-канала красным цветом. Предупреждение Венецианца начало сбываться.
Набат ещё долго звонил, заставляя матерей прижимать к себе испуганных детей, а отцов семейства стаскивать мебель к дверям, молясь, чтобы эта ночь побыстрее закончилась.
***