"По дороге в Рай..." ...или Беглые заметки о жизни и творчестве Константина Кинчева...

Так же молча потянулись люди по дороге к станции. За спиной оставалось огромное голое поле Ковалевского кладбища: ни одного дерева, ни одного креста. Низенькие прямоугольнички гранита, низенькие ограды – неметчина. Здесь начинает казаться, что весна – выдумка поэтов, что ее не бывает. Здесь особенно пронзительно выстреливает из памяти Сашина строка: "Я знаю, зима в роли моей вдовы..."

Весной, которая все же наступила, 27 мая, в Сашин день рождения, Костя, я, Коля Васин и его приятель приехали в Ковалево. Костя и Коля смастерили скамеечку, чтобы каждый, кто приходит к Саше, мог посидеть рядом с ним. На краю кладбища рос лес. Ребята выкопали в лесу березку и посадили ее возле могилы. Она и сейчас там растет. Сашины поклонники всю ее увешали ленточками и колокольчиками. В ветреную погоду найти могилу нетрудно. По тоненькому звону этих колокольцев...

* * *

Эта трагедия на недолгий срок отодвинула все былые заботы. По сравнению с этой бедой все остальное стало казаться не то чтобы несерьезным, но словно потеряло остроту. Милиция, клеветник-корреспондент, ложь, грязь, мракобесие... Не хотелось обо всем этом думать. Тем более что наступила весна.

В начале марта Костя впервые спел "Шабаш". Эта песня посвящена памяти Саши Башлачева. Но это и песня о моем городе, прекрасном и зловещем, притягивающем, завораживающем, вдохновенном и больном. Мне казалось всегда, что почувствовать эту двойственность Петербурга может только тот, у кого не одно поколение предков родилось и умерло здесь. Я так думала, пока не услышала кинчевский "Шабаш". Я мало знаю произведений, в которых с такой болью, с такой любовью, с такой тоской и с такой надеждой говорится о моем родном городе. "Шабаш" – одна из лучших Костиных песен. Если не лучшая.

Тягучая, тоскливая, как завывания ночной вьюги на пустынной холодной питерской набережной, мелодия начинает ее. Но чем дальше, тем все более и более светло звучит музыка, расцвечиваясь всеми цветами радуги, сверкая золотом питерских куполов, отливая синевой весеннего неба, мерцая призрачными красками белых ночей, вспыхивая красными всполохами рассветной зари.

Это песня-исповедь, песня-автобиография. Но и песня-биография многих и многих, кого в этом городе – великом и ужасном – свела жизнь. Это песня-провидение их судеб.

Со всей земли
из гнезд насиженных,
от Колымы
до моря Черного
слетались птицы на болото,
в место гиблое.
На кой туда вело –
Бог-леший ведает.
Но исстари
тянулись косяки
к гранитным рекам,
в небо-олово.
В трясину-хлябь
на крыльях солнце несли,
на черный день
лучей не прятали,
а жили жадно –
так, словно к рассвету расстрел.
Транжирили
руду непопадя,
любви ведро
делили с прорвою,
роднились с пиявками
и гнезда вили в петлях виселиц.
Ветрам
вверяли голову,
огню –
кресты нательные.
Легко ли быть послушником
в приходе ряженых?
Христос с тобой,
великий каверзник!
Стакан с тобой,
великий трезвенник!
Любовь с тобой,
великий пакостник!
Любовь с тобой!
Тянулись косяки
да жрали легкие,
от стен сырых
воняло жареным,
да белые снега сверкали кровью
солнцеприношения.
Да выли-скалились
собаки-нелюди,
да чавкала
зима-блокадница.
Так погреба сырые на свет-волю
отпускали весну.

Шабаш!

Солнце с рассвета в седле.

Кони храпят да жрут удила.
Пламя таится в угле,
Небу – костры, ветру – зола!
Песни под стон топора,
пляшет в огне чертополох!
Жги да гуляй до утра,
сей по земле переполох!
Рысью по трупам живых –
сбитых подков не терпит металл!
Пни, буреломы и рвы
да пьяной орды хищный оскал!
Памятью гибель красна!
Пей мою кровь, пей, не прекословь!
Мир тебе воля-весна!
Мир да любовь!
Мир да любовь!
Мир да любовь!

"Воля – весна" вступила в свои права. И с весной вернулось все то, о чем мы забыли на какое-то время, все то, что словно отступило, отодвинулось, перехлестнутое болью утраты.

* * *