По дороге в вечность

– У тебя был момент слабости. Даже очень сильные люди не застрахованы от такого. Двадцать таблеток болеутоляющего, проглоченные за четыре дня, не сделают тебя наркоманкой. Конечно, за такое никто не похвалит, однако зависимость ты не приобретешь.

– Эйдан и Мишель, наверное, уже составили мнение обо мне.

– Успокойся. Они нормальные люди. Они не будут считать тебя наркоманкой. И никто другой тоже. – Сажусь рядом с нею. – Это вообще никого не касается. Мы с тобой сами разберемся.

– Со мной такого никогда не было, – отрешенно говорит Кэмрин, глядя перед собой. – До сих пор поверить не могу.

– Ты была… не в себе. С того дня, как не стало Лили.

В комнате вновь устанавливается странная тишина. Я понимаю: сейчас Кэмрин напряженно думает и надо дать ей возможность разобраться с мыслями.

А потом она говорит:

– Эндрю, может, нам просто не надо было жить вместе.

Эти слова обрушиваются на меня, как удар, да такой сильный, что мне не вздохнуть. Я ошеломлен. Все, что я собирался сказать, вылетело из головы. У меня гулко бьется сердце.

– Почему ты мне это сказала? – спрашиваю я через какое-то время.

Я не знаю ее ответа, но мне уже страшно.

Кэмрин по-прежнему смотрит перед собой. Слезы медленно катятся по ее щекам. В ее глазах я вижу бесконечную боль. Наверное, и она видит, как больно мне.

– Я это сказала… потому что все, кого я люблю, или бросают меня, или умирают.

Вот оно что! У меня отлегло от сердца, но настоящего облегчения нет. Меня захлестнула ее боль.

До меня доходит: а ведь Кэмрин впервые раскрылась. Впервые сделала это страшное признание. Вспоминаю о том, что мне поведала Натали. Вспоминаю наши с Кэмрин разговоры на дороге и понимаю: глубины ее боли до сих пор были запретной темой. Для всех и для нее самой.

– С моей стороны эгоистично так говорить, – продолжает она. Я слушаю, не перебивая. – Отец нас бросил. Мама изменилась. Бабушка – единственная, кто осталась прежней, кому я всегда могла уткнуться в колени, умерла. Иен умер. Коула посадили. Натали ударила меня в спину. Лили… – Она смотрит на меня. Ее боль стала еще сильнее. – И ты.

– Я? – Снова сажусь на корточки перед ней. – Но ведь я никуда не ушел. Я с тобой, Кэмрин. И всегда буду с тобой. – Я беру ее за руки. – Не важно, что ты делаешь или что происходит между нами. Я никогда тебя не брошу. Я всегда буду рядом. – Я сжимаю ее руки. – Помнишь, как я сказал, что ты для меня – целый мир? Ты просила: если вдруг забудешь эти слова, напомнить их тебе. Вот я и напоминаю.

Ее тело сотрясается от рыданий.

– Но и ты мог умереть, – всхлипывает она. – Я сидела у тебя в больнице и боялась, что каждый день станет для тебя последним. Но ты не умер. Ты стал выкарабкиваться. А боязнь тебя потерять оставалась. Шли недели, месяцы. Я чувствовала: мне нужно свыкнуться с мыслью, что однажды ты уйдешь. Я это знала. Причина могла быть какая угодно. Ты не мог выпадать из общего правила.

– Однако я не умер и никуда не ушел. – Пытаюсь улыбнуться, но мешает отчаяние, охватившее меня от ее слов. – Я не умер. Просто не мог умереть, поскольку знал: ты всегда рядом, нас ждет долгая жизнь. Я не мог оставить тебя одну в этой жизни.

– А вдруг оставишь? – (Этого вопроса я не ожидал.) – Что, если у тебя снова разовьется опухоль?

– Не разовьется. Но даже если такое и случится, я снова дам ей бой и выиграю. Я восемь месяцев не ходил к врачам. Мой случай считался запущенным, но опухоли нет, а я живу. При твоей настырности, при твоей готовности отхлестать меня по заднице, если я пропущу очередной осмотр, у опухоли просто нет шансов меня одолеть.

Мои слова не убеждают Кэмрин, но я замечаю на ее лице лучик надежды. Как я хотел увидеть этот лучик!

– Прости меня, – говорит она.

В другое время я бы стал возражать. Сейчас не возражаю. Даю ей выговориться, чтобы она для себя закрыла эту тему.

– Ты наверняка не знал, какой идиотский багаж я притащила вместе с собой в твою жизнь.

Пытаясь хоть немного поднять ей настроение, глажу ее голые коленки и говорю:

– Я бы любил тебя, даже если бы ты психовала из-за веса и после каждой еды шла в туалет, чтобы вывернуть съеденное. Таких девиц полно. Даже если бы у тебя были тайные сексуальные фетиши вроде клоунских костюмов.

Она смеется сквозь слезы. Я тоже улыбаюсь.

Приподнимаю ей подбородок и смотрю в ее прекрасные сине-голубые глаза:

– Кэмрин, Лили… еще не была готова прийти в этот мир. Почему – не знаю, но в том, что случилось, не виновата ни ты, ни кто-либо другой. В это ты можешь поверить?

– Да, – кивает она.

Я наклоняюсь и целую ее в лоб, потом в губы.

Теперь тишина в комнате не кажется мне гнетущей. Конечно, Кэмрин не может, как по волшебству, мгновенно стать прежней. Главное, она чувствует себя лучше. Это я вижу по ее глазам. Наш разговор разгрузил ей разум и душу. Хорошо, что так случилось. Кэмрин нуждалась в этом разговоре. Ей требовался толчок извне. Импульс от любящего человека, а не от кого-то, кому она безразлична и у кого есть правильные ответы на все случаи жизни.

Она нуждалась в моей помощи. И во мне самом.

– Идем. – Я встаю и беру Кэмрин за руку.