По дорожкам битого стекла (СИ)

Они шли дальше вглубь переулка, что извилистой змеёй спускался вниз. Было тихо, так что можно услышать эхо своих шагов. Густая зелень нависала над головой. В воздухе висел аромат жасмина.

— Знаешь, — сказал Герман. — Всё, что с тобой происходит, очень похоже на маниакально-депрессивный психоз. Я не врач и не могу ставить диагнозы, я просто предполагаю.

— Может быть, — ответил Макс равнодушно, пиная пустую бутылку.

— Дожми этот концерт. Потом сможем, как следует, оторваться и отдохнуть. Если хочешь, то отдохнём друг от друга.

— Я вообще ничего не хочу, — Макс продолжал брести вперёд.

Герман схватил его за руку.

— Пожалуйста, оставь меня, — прошипел Макс, стараясь не сорваться окончательно.

— Куда ты?

— Мне просто нужно побыть немного одному.

Он умчался вниз по улице. Герман понял, что ему в жизни не угнаться за Максом, да и бежать за ним было бы крайне глупо. Воронова гордость перевесила.

* * *

Хозяином квартиры был довольно странный мужик неопределённого возраста по кличке Дядя Джи. Как и почему он получил такое прозвище, не помнил уже никто. Дани с Джеффом предпочли зависнуть вместе с ним, чтобы выпить пива и послушать дурацкие несвязные истории, от которых сильно разило выдумкой. Всё сойдёт, если нет других развлечений.

— Так вот, короче, — сказал Джи, разводя руками. — Один мой приятель как-то раз изнасиловал проститутку…

Тут Дани накрыло неистовым смехом. Он сполз с кресла на ковёр и облился пивом.

— Да погоди ты ржать! — прикрикнул Джи. — Изнасиловал её и сжёг в машине!

Дани зарылся лицом в коленки.

— Идёт проститутка по лесу, видит — машина горит, села в неё и сгорела, — выдал он, оторжавшись.

— Ты вроде сегодня ничего не курил, — сказал Джефф.

— Мне не надо, мне и так хватит.

Джефф тяжело вздохнул, ему показалось, что басист в состоянии смеяться даже над несмешными английскими анекдотами.

Пришёл Герман и рухнул на кровать.

— Ты где Макса потерял? — спросил Дани.

— Он свалил куда-то бродить.

— Зря ты его одного отпустил, — сказал Джефф.

— Мне, кажется, стоит больше переживать за Одессу, чем за Макса, — Дани снова заржал в голос.

* * *

Тропа вывела его к огромной лестнице, ведущей прямо в порт. В небе сгущались розовые тучи. Говорят, что с наступлением темноты вне центральных улиц становится опасно. Макс не придал этому значения. Он ходил и по более опасным городам, не имея при себе даже ножа. Сейчас он чувствовал себя опустошённым. Внутри не было ничего, кроме беспричинной злости и усталости. Этот город, горячие камни лестницы, радостные лица людей — даже это дерьмо казалось слишком светлым для Макса. В целом, не хотелось ничего, кроме как перестать существовать. Хотелось домой, но что делать когда ты уже и забыл это ощущение дома? Был ли он вообще когда-то? Можно ли вообще считать домом квартиру своих родителей? А потом что? Только череда вписок и «Воронье Гнездо». Являлось ли оно домом или дом это только то, что принадлежит нам?

Макс совсем запутался в собственных желаниях и мыслях. Он был так зол на Германа, что даже не мог думать о нём. Наконец-то эти проклятые ступеньки закончились. От порта пахло рыбой и фекалиями. Как же отвратительно море. Как вообще можно купаться в этой зелёной урине? Начало тошнить и мутить. Хотелось поскорее где-нибудь спрятаться. Из подземного перехода доносилась кустарная музыка. По старой привычке, Макс свернул туда.

В переходе панки насиловали акустику. По правде говоря, назвать их панками — это сильно им польстить. Просто сальноволосые дети дерьмового российского рока. Макс остановился рядом, стараясь угадать, что за песню так отчаянно пытается исполнить гитарист. К нему тут же подошёл чувак с кепкой в руках и попросил мелочи. Макс насыпал им чего-то не глядя.

— Можно мне гитару? — спросил он, когда песня закончилась.

Гитарист скептически посмотрел на него, протягивая инструмент. Гитара была расстроена в дрова, но это сейчас особо не беспокоило Макса. Потянуло сыграть русскоязычную версию «Insane».

«Я с утра просыпался и прятал глаза,

Прямо в банку со спиртом, чтоб никто не нашёл.

Я с утра просыпался и прятал лицо,

Чтобы тленье его не взяло».

Его голос звучал ниже чем обычно, злее и надрывнее. Внутри клёкотало самоотвращение. Прохожие шарахались, вжимаясь в дальнюю стену перехода. Макс наслаждался людским недоумением и немым обожанием со стороны этих уличных крыс в чёрном. Нет, они его ненавидели, как ненавидели каждого, кто хоть немного лучше пыли под ногами. Это мир, где отвратительное тянется к уродливому. Они везде одинаковы. Неприкрытая ненависть к тому, кто в чистой одежде или просто имеет хоть какие-то деньги. Макс закончил петь, вытирая полоску слюны с подбородка. Ему вдруг подумалось, не пошёл ли он пеной, как бешеная собака?

— Круто, — сказал толстый увалень в футболке с волком.

Его лицо было красным от загара и пьянства. Он зятянулся, бросая бычок себе под ноги.

— А Цоя знаешь что-нибудь? Ну там про «Звезду по имени Солнце».