Читаем По древнегреческому сценарию полностью

Если бы слияние совхоза и станции произошло, научно – исследовательская работа накрылась бы на сто процентов. Это, видимо, понимали в Институте полярного земледелия в Ленинграде, и происки директора совхоза Чупрова Владимира Трофимовича успехом не увенчались.

Задачи, стоявшие перед работниками станции, были очень сложными: увеличить поголовье оленей и соответственно повысить количество сдаваемого мяса, сохранив при этом элитную часть стада и продолжая научные исследования.

Таким образом, для станции и её директора все закончилось хорошо, но Чупров перевел военные действия на бытовой уровень: его подчиненные избегали общаться с маленьким коллективом станции. Я росла в совхозной части поселка, Саша – в станционной. Конечно, я слышала о Саше, сыне директора станции, мы с ним учились в одной и той же школе – других не было, но в разное время: он был моложе меня и пошел в первый класс, когда я училась уже в четвертом.

А кто из старших детей обращает внимание на малышню?

Так что познакомились мы с Сашей в Москве, когда я училась на четвертом курсе филологического факультета МГУ, а он поступил на первый курс того же факультета.

В нашем выборе, видимо, была повинна тундра. Она дарила нам свободное время: девять месяцев длилась зима. Настоящая зима, с морозами до пятидесяти градусов по Цельсию, с буранами, длящимися от трех дней до трех недель. В буран слышен только вой ветра и звон колокола. Колокол был установлен на трибуне в центре поселка. От трибуны к домам, где были мужчины, натянуты веревки, точнее, тонкие канаты. Мужчины прокапывали вдоль этих веревок глубокие траншеи и, держась за веревки, укутанные так, что с трудом шевелились, пробирались к колоколу и звонили, звонили, звонили круглые сутки. Через каждые два часа они сменяли друг друга. Звон этот – для тех, кто заблудился. Знали, что он бесполезен: ветер рвал и кружил звук, не давая понять направление. Знали, но звонили: а вдруг? Ну, хотя бы подать сигнал, что люди где-то близко.

Когда буран стихал, откапывались. Прокладывали траншею к реке, топорами рубили лед – делали прорубь для забора воды. От каждого дома траншеи вели к пекарне, бане, школе. По утрам по этим траншеям женщины шли за водой, за хлебом. Первоклассники превращались в невидимок – они катились по узким дорожкам, похожие на шарики – так их укутывали, и только самых высоких из них можно было отследить по плывущим над снегом капюшонам малиц – основной зимней одежды за полярным кругом.

Время бурана – это было время книг. Но не только: это было время для дум.

– Что ты делаешь? – спрашивала меня мама, когда я замирала в углу дивана.

– Я думаю.

Мой ответ смешил ее: о чем может думать пятилетний ребенок? Не надо ей было смеяться: я думала о многом. О жизни и смерти, потому что смерть всегда была рядом.

Погибла четырехлетняя Леля – пошла в гости к подружке, которая жила рядом с ними, через дом, и вдруг – буран. Он всегда приходил вдруг. Ее искали всем поселком, нашли, только когда буран кончился, у самого крыльца ее дома. Она стояла на четвереньках, закрыв лицо ладошками. В голову никому не пришло, что она вернулась к дому – до крыльца оставалось полметра. По ней ходили, когда искали ее.

Странная история произошла с Агашей, семнадцатилетней девочкой из зырянской семьи. У нее была очень требовательная мать, сварливая и с закидонами. Во время бурана ей захотелось речной воды:

– Не могу больше пить воду из снега! Сходи на речку!

Агаша пошла и не вернулась. Разматывая веревку, добрались до замерзшей проруби, но нашли там только ведра и коромысло. Девочку обнаружили после бурана на льду Обской губы. Видимо, она потеряла направление. Странность была в том, что рядом с прорубью лежал меховой чулок, снятый ею с ноги. Один. Второй был на ней. Занесли в баню, точнее,в предбанник. Оттаивая, она издала какой-то звук – наверно, вышел воздух из легких. По этому поводу пошли пересуды и фантазии – что не надо было заносить в помещение, вообще все сделали не так, что можно было спасти. Ее сестренка рассказала, что накануне Агаша мыла посуду, полюбовалась вазочкой из синего стекла и сказала:

– Когда мне исполнится восемнадцать, я поставлю эту вазочку в центре стола.

Помолчала и добавила:

– А если я умру, ты, Лина, поставь ее в центре стола на моих поминках.

Упал с нарт и замерз ветврач. Он ехал из поселка в стадо. Сидел спиной к каюру, заснул и упал. Наверно, кричал, но ненец его не слышал. В мороз надевали на себя так много, что не чувствовали друг друга, прижавшись друг к другу спинами, и не слышали вообще ничего через капюшоны малицы и гуся. Малицу шили из шкур молодых оленей мехом вовнутрь. Капюшон и рукавицы составляли с нею одно целое. Сверху надевался сатиновый балахон. Гусем называли одежду из шкур взрослых оленей мехом наружу, надевавшуюся на малицу. Капюшоны затягивались шнурками, оставляя снаружи только глаза и нос.

Упавший с нарт был обречен: его пропажу обнаруживали только по прибытии в стойбище.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное