По другую сторону холма

Он тонко чувствовал, где необходима внезапность, и был мастером психологической составляющей стратегии, которую поднял на новый уровень. Задолго до войны он описывал своим соратникам, как можно одним удачным ходом захватить Норвегию и как маневрами вынудить французов отступить от «линии Мажино». Он также лучше любого генерала понимал, как осуществить ряд предшествующих войне бескровных завоеваний, сломив сопротивление заранее. Ни один стратег в истории не умел так играть умами своих противников, а это и есть наивысшее искусство стратегии.

То, что он часто оказывался прав, идя наперекор своим профессиональным советникам, как раз и помогло ему возвыситься за их счет. Впоследствии это привело к тому, что они не смели возражать ему даже в тех ситуациях, когда более разумными казались уже их доводы. В ходе русской кампании его недостатки перевесили его достоинства, и общий баланс постепенно скатился к полному банкротству. Но даже в таком случае стоит помнить, что Наполеон, также профессиональный стратег, был настолько ослеплен своими успехами, что допустил те же роковые ошибки в том же самом месте.

Самая большая ошибка Гитлера заключалась в том, что он отказывался «ограничить убытки» и настаивал на продолжении наступления даже тогда, когда шансы на успех сокращались с каждым днем. Но ту же наиболее очевидную ошибку допускали Фош и Хейг, военачальники союзников во время Первой мировой войны, наряду с Гинденбургом и Людендорфом, начальниками германского генерального штаба. Все они были профессиональными военными. Кроме того, Гитлер способствовал поражению германских армий во Франции, не желая отдавать приказы на отступление, пока еще была такая возможность. Но и в этом случае он действовал совершенно так же, как Фош. Существенная разница заключалась в том, что в 1918 году командующие на местах выполняли приказы Фоша только тогда, когда считали их разумными, а в 1944–1945 годах германские генералы боялись не подчиниться приказам Гитлера.

Именно причину этого страха, а также причину внутреннего конфликта в верховном командовании, мы и должны исследовать, чтобы выяснить, почему же на самом деле военные планы Германии закончились провалом. Стратегическая интуиция Гитлера и стратегический расчет генерального штаба вполне могли бы составить победоносную комбинацию. Но на деле они привели к самоубийственному расколу, ставшему спасением для их противников.

Представители старой школы генералов, воспитанники генерального штаба, во время войны были основными исполнителями стратегических планов Германии, но в дни успеха их деятельность не получала заслуженного признания. После перелома они заняли более видное место в глазах общественности, и в странах союзников их стали считать по-настоящему грозной силой. В последний год основное внимание уделяли Рундштедту, их основному представителю. Главным вопросом уже был не что сделает Гитлер, а что сделает Рундштедт, как на поле боя, так и в политике, — в частности, удастся ли ему взять власть, вырвав ее из рук нацистов.

В таком смысле немецких генералов воспринимали как единое целое, как исполнителей одного-единственного плана действий, способных достичь серьезного политического влияния. Такой взгляд объясняет, почему союзники постоянно надеялись на то, что генералы свергнут Гитлера, но надеждам этим так и не суждено было сбыться. Этим же взглядом объясняется популярное мнение, согласно которому генералы представляли такую же большую угрозу, как и Гитлер, а также несли такую же ответственность за агрессию со стороны Германии. Во время Первой мировой войны такие взгляды были верными, но во время Второй мировой войны они устарели. Германские генералы не оказали почти никакого влияния на начало войны, разве что в роли не слишком эффективного тормоза.

Как только началась война, исполнительское мастерство генералов способствовало успехам Гитлера, но все их достижения оказывались в тени его триумфа. Когда же в глазах внешнего мира генералы приобрели больший вес, а звезда Гитлера закатилась, они еще больше утратили влияние в своей собственной стране.