По дуге большого круга

Он растерялся, зачем понадобился директору? И, несмотря на то, что десятилетку-то уже закончил, что теперь ничего, кроме воспоминаний, его со школой не связывало, Женя все-таки оробел. Причина робости заключалась в том, что директор школы был в поселке человеком относительно новым. Лишь два года назад его назначили на эту должность. Он воевал, был артиллеристом на фронте. А когда в День Победы школьники впервые увидели его в офицерском мундире, увешанном боевыми орденами и медалями, восхищению поселковых пацанов не было предела. Понятно, что все гордились тем, что у них такой вот директор школы. Преподавал он историю. А его жена вела русский язык и литературу и запомнилась тем, что частенько говорила нам:

– Если сомневаетесь, что не сможете правильно написать фразу «Грохотала артиллерия», то пишите: «Били пушки».

В общем, даже если бы он и не был директором школы, все равно идти на встречу с таким человеком по его вызову страшновато. Но – нужно. И Женя поплелся, гадая про себя, чем мог провиниться перед заслуженным фронтовиком?

Директорская квартира находилась с тыльной стороны школьного здания. На стук дверь распахнулась, и вышел сам директор. Несмотря на лето, он был в шерстяной вязаной кофте, в широких синих диагоналевых галифе, в шерстяных носках и теплых тапочках. Посмотрев на Женю, сказал:

– Подожди, – и снова скрылся в комнате. Через некоторое время вышел, зажав в руках какую-то коробочку:

– Вот, принимай.

Ничего не понимая, Женя раскрыл коробочку. В ней на темно-бордовом бархате лежал металлический кружок белого цвета размером с большую монету. На монете надпись: «За отличные успехи и примерное поведение». Женя вопросительно посмотрел на директора. Тот поднял глаза и пророкотал своим прокуренным басом:

– Серебряная медаль. Правда, сейчас она никаких льгот при поступлении в институт не дает. Однако пригодится.

Не гремели фанфары. Не плескались аплодисменты. Только солнце в зените тепло и задумчиво смотрело на Женю, растолкав по сторонам пару легкомысленных тучек. Они уселись на скамеечке, пристроенной у входа в директорскую квартиру. Директор молча посасывал внушительных размеров курительную трубку. О чем он думал? Возможно, вспоминал фронт, бои вспоминал, после которых вот также буднично вручал своим выжившим солдатам скромные медали. Только тогда земля, наверное, была не в траве, а обугленная от взрывов. И солнце, наверное, лежало не на легкомысленных серебристых тучках, а на черных клубах близких пожаров.

Евгений тоже молчал, ошеломленный случившимся. Он не знал слов, которые нужно говорить в таких случаях. Да и кому их следовало говорить? Он сидел рядом с фронтовиком, сполна знающим цену самым высоким наградам, изредка открывал коробочку, снова и снова перечитывал надпись на медали: «За отличные успехи и примерное поведение»…

Много лет спустя, роясь в домашнем архиве, Евгений Петрович наткнулся на ту коробочку со своей первой медалью. Подержал в руках, открыл, начал читать на потускневшем металле: «За отличные успехи…», и вдруг, словно током пронзило, да ведь директор дал ему свою собственную медаль!

Сегодня у Евгения Петровича много наград. Разных. В том числе и государственных, и общественных, и зарубежных. Но этот скромненький беленький кружочек в незатейливой коробочке, врученной участником Великой Отечественной войны, хранится на самом видном месте.

Чудесны сентябрьские рассветы в Приморье. Воздух чист и дышит остатками летнего тепла. Перелетные паутинки серебристо текут по струям неслышных дуновений восхода.

Порой Жене кажется, что эти паутинки – земные следы былых жизней…

Их – три Жени, три одноклассника. Восемь лет учились, как-то не испытывая друг к другу особой привязанности. А вот на каникулах после восьмого класса подружились вдруг сразу и, кажется, навсегда.

Как говорят, водой не разольешь.

Случилось все нечаянно. После щедрого июньского ливня, разбросавшего по улице глубокие лужи и бурно вздыбившего в недалеком овражке речушку, Женя проводил очередные испытания своей флотилии. В ее состав входили корабли и кораблики, сколоченные из ящичных дощечек, парусники, выструганные из дровяных полешек, и просто незамысловатые лодочки из тетрадных листочков.

Послегрозовой порывистый ветер лихорадил поверхность лужи, и кораблики, покачиваясь на мелкой ряби, расплывались в разные стороны. Одни – быстрее, другие – степеннее.

Некоторые, не выдерживая подстегивания ветра, переворачивались, и Жене приходилось, уподобляясь Гулливеру, шлепать босыми ногами по воде, чтобы вернуть потерпевшему кораблекрушение плавсредству требуемое положение.

Наблюдать это плавание было не просто увлекательно: мальчишечье воображение давно уже превратило лужу в грозный океан, а рукотворную флотилию – в грозную эскадру, изобилующую фрегатами, крейсерами и даже линкорами. Словом, Женя так увлекся этой баталией, что даже вздрогнул, когда над ухом раздалось насмешливое:

– Здорово, мореход!